Но Эразм был другим человеком. Бросаться в бой очертя голову он не стал бы никогда; а обвинения Лютера принудили этого гениального ученого положить конец молчанию. В ответ на обвинения в трусости Эразм наконец выпустил в свет книгу о свободе воли, которую написал еще по просьбе Генриха VIII, но до сих пор оставлял неопубликованной. Книга эта была прямо и откровенно направлена против Лютера. Лютер этого пока не знал – хотя подозревал, что получит от Эразма какой-то ответ. В то время друг Меланхтона Камерарий – тот самый, которому Меланхтон жаловался по-гречески на скоропалительную женитьбу Лютера, – как раз направлялся в Базель, и Лютер воспользовался этой возможностью, чтобы передать с ним письмо Эразму. Он знал, что Эразм пользуется величайшим уважением; но сам Лютер никогда не страдал трепетом перед авторитетами – и написал ясно: если Эразм не станет на него нападать, то и Лютер оставит его в покое, но если начнет прямо и открыто писать против Лютера и Реформации – Лютер откроет ответный огонь и стесняться не будет. Довольно высокомерно отвел он Эразму роль немощного наблюдателя, которому не хватает сил, чтобы вместе с самим Лютером участвовать в битве за истину. В сущности, он сказал Эразму – напрямик, без всякой дипломатичности, очень по-немецки: «Не путайся под ногами – и останешься цел». Все равно что назвал немощным стариком, ходящим под себя – по крайней мере, именно так воспринял это Эразм.
Итак, чувствуя необходимость прояснить свою позицию, 1 сентября 1525 года Эразм опубликовал свой трактат о свободе воли, так и названный: «О свободе воли». Полное название звучало как «
Продуманно и тонко, с обычным своим красноречием Эразм рассмотрел обсуждаемую проблему со всех сторон. И – еще более характерно для себя – занял твердую позицию против любых твердых позиций, заявив, что вопрос, существует ли свободная воля, невозможно разрешить раз и навсегда. Единственное, что можно сказать точно: ошибаются те, кто считает, что Лютер доказал ее несуществование. Кроме того, немало мест в Ветхом Завете свидетельствуют в пользу свободной воли; да и отцы Церкви, правоту которых подтверждает их жизнь, исполненная великой святости (всем читателям было понятно, в чей огород этот камушек), считали, что свободная воля существует. Это факт. А кроме этого, мы не можем сказать, не играет ли свободная воля какую-то, пусть и очень скромную роль в нашем спасении – хоть тут Эразм и справедливо оговаривал, что причиной любых наших «добрых дел» в любом случае является Бог и все, что мы делаем, следует приписать Божьей благодати. Но значит ли это, что свободной воли у нас нет? В этом Эразм сомневался. Очевидно, перед нами тайна, непостижимая уму. Ну что ж – это Эразма не смущало. Тайна так тайна. Если текст непонятен, к чему насильно выдавливать из него какой-то смысл, – не лучше ли просто признать, что он непонятен? И в этом, и в некоторых других вопросах единственный честный путь – признать, что перед нами тайны, непосильные для нашего разума. Так что рассуждение Лютера о свободе воли интересно и во многом полезно, но зря он предъявляет его как некое последнее слово, окончательное решение вопроса[426]
[427].Кроме того, Эразм чувствовал, что некоторые истины лучше держать подальше от широкой публики; и опасная идея Лютера, что свободы воли не существует – а значит, то, что человек делает, никак не влияет на его спасение, – брошенная «в народ», может привести к поистине роковому заблуждению, способному разложить и погубить общество. С его точки зрения, это разложение общества из-за идей Лютера уже началось, и Лютеру стоило бы этим обеспокоиться. Одно дело – спорить с натужным фарисейским благочестием, совсем другое – распахнуть двери для дикости и бесстыдства. Религиозное ханжество никому не по душе, но это не значит, что в собор Святого Петра должен вломиться Дионис со своим тирсом и менадами и устроить там вакханалию. Меж тем горестные вести из Германии говорят о том, что именно это уже происходит. Вопрос о свободной воле – не пустой вопрос, он имеет огромное значение: ошибка в нем может страшно навредить верующим, неискушенным в сложных богословских спорах, – поставить под угрозу и их жизнь, и, что куда важнее, вечное спасение.