Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Воззри! Явилось письмо от нашего милостивого князя, подписанное его собственной рукой, где он обещает тебе плату и благоволение. Не стану сейчас обращаться к тебе на языке поэзии, а процитирую обетование Бога Аврааму: «Пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего в землю, которую Я укажу тебе; и Я произведу от тебя великий народ, и благословлю тебя, и возвеличу имя твое, и будешь ты в благословение…» Так говорит мне Дух, и таково, надеюсь, будет твое будущее, дорогой Филипп, труд мой и мое утешение[137].

В конце августа 1518 года, когда Меланхтон прибыл в Виттенберг, ему едва исполнился двадцать один год. Однако уже в таком возрасте он был столь известен и знаменит, что по дороге в Виттенберг, во время остановки в Лейпциге, руководители тамошнего богословского факультета из кожи вон лезли, убеждая его остаться и занять кафедру у них. Даже Эразм Роттердамский был от него в восторге.

Меланхтон был не только очень юн; выглядел он еще моложе своих лет – маленький, щуплый, напоминавший скорее застенчивого пятнадцатилетнего мальчика, чем университетского профессора. Не все были уверены, что он им подойдет – иные предпочитали ему известного лейпцигского гуманиста Петера Мосселануса. По приезде в Виттенберг Меланхтону пришлось услышать в свой адрес фырканье и насмешки; слышал он даже, как несколько шалопаев-студентов сговаривались над ним поиздеваться. Быть может, они заметили, что одно плечо у него ниже другого, или услышали, что он заикается. Так или иначе, приветственная речь Меланхтона в Виттенберге четыре дня спустя развеяла все сомнения и отбила у остряков желание над ним смеяться. Предметом его речи стал упадок науки при схоластике и обещание нового ее возрождения в руках гуманистов. Лютер был очень впечатлен. Он писал Спалатину:

Через четыре дня после своего прибытия произнес он приветственную речь – чрезвычайно ученую и поистине безупречную. Все глубоко оценили эту речь и пришли от нее в восхищение… [так что все мы] быстро обратили взгляды от его внешности и манер на самого человека. Мы поздравляем себя с тем, что этот человек с нами; в его лице обрели мы истинное сокровище… Пока я жив, не желал бы иметь иного преподавателя греческого. Боюсь лишь, как бы телосложение его не оказалось слишком хрупко для суровой жизни в наших краях[138].

На портретах кисти Кранаха Меланхтон выглядит необычайно хрупким, почти бесплотным: кажется, стоит подуть ветру – и он поднимется в воздух и улетит за горизонт. На некоторых поздних портретах на Меланхтоне огромный плащ, размера на четыре больше нужного; вместе с небритостью и рассеянным взором этот плащ придает ему вид бродяги или пьяницы. Рядом с Лютером, который был на четырнадцать лет его старше, Меланхтон, должно быть, выглядел почти комично – как Лео Блум рядом с Максом Бялыстоком. Один – щуплый, застенчивый, оторванный от мира книжник; второй – крепкий, грубоватый, прочно стоящий на ногах любитель шутки и соленого словца. Позже Лютер приобрел хорошо знакомый нам по портретам «бычий» вид, и они с Меланхтоном сделались особенно выразительной и контрастной парой.

На портрете кисти Лукаса Кранаха Старшего Меланхтон изображен в огромном плаще, глубоко погруженным в задумчивость: портрет подчеркивает и его физическую хрупкость, и характерную для ученого оторванность от мира. (Обратите внимание на подпись Кранаха под датой – значок, изображающий крылатого змея.)