МАСЕДУАН НА СЕРЕДИНЕ БУЛЕНГРЕНА

Когда Володя вышел во двор, вороны, весь их конклав или конгрегация, видимо, закончили обсуждение. Десятки их снялись с гаражей, с одинокой березы, склонившейся над детской площадкой, и куда-то полетели, продолжая доругиваться хриплыми голосами.

Колдовское, тяжелое время. Между двадцать пятым октября и седьмым ноября — двумя датами, привязанными к одному и тому же событию, определившему судьбу страны на долгие десятилетия.

Между двадцать пятым и седьмым —

Красной ночи злое колдовство.

Оглянувшись, Володя со своей стороны заметил в окне третьего этажа бледную фигурку Михаила Алексеевича. Мэтр, глядя вниз, провожал глазами черную фигурку Володи. Обычный депрессивный двор на Петроградской, не такой унылый, правда, как иные колодцы, где нет ни детской площадки, ни одинокой березы.

Минуя подворотню, Володя собирался заняться поисками телефона-автомата — надо было все-таки позвонить гёрлфренду. Рабочий день еще не кончился, вечером в расписании значилась лабораторная работа, которую не хотелось пропускать, но можно было и пропустить, если Лене вздумается куда-нибудь закатиться.

Выйдя со двора, он вдруг ненадолго почувствовал себя свободным — забыл вызывающий неясное беспокойство взгляд мэтра (интересно, о чем он сейчас думает?), отодвинул за горизонт мысли о предстоящем вечере с Леной. Великая мысль — чтобы стать свободным, надо почувствовать себя свободным. От рабства до свободы один шаг. Надо чувствовать себя свободным и не бояться последствий.

Милый мальчик, да... Минутная искусственная бодрость, приступ оптимизма. Необходимо использовать любую свободную энергию. Мэтр безжалостно раздавил недокуренную сигарету о широкий деревянный подоконник, и без того изъязвленный оспинами. «Нам не встать, уколовшись шприцем или оземь грянувшись, стройным принцем». Гость ушел, пора возвращаться к работе над переводом.

Кто когда-нибудь переведет на английский наши красные ночи?

 3

Володя, блин... Вроде Володи... Корявые, похожие на клешни, руки... Дрожат — пластиковый стаканчик не удержать... Ребята, с которыми он стаканчик держал, они бы, конечно, подрифмовали — руки-крюки, дрожать-удержать или дрожа́т-удержа́т, кому как нравится, но он, даже снова превратившись на старости лет в Володю из Владимира Игнатьевича, был и оставался интеллигентом, к косым рифмам тяготения не имел и пил в меру, только чтобы согреться. Человеческим теплом и теплом водочным, поскольку на улице стоял ноябрь, а запас дров на даче был невелик, равно как запасы еды, денег и времени. Другого дома у него в данный момент не было и иной ситуации при жизни уже не предвиделось. Дача за речкой, до нее еще полчаса идти, по морозцу.

Стаканчик был неполный, ноль пять делили на троих, если допустить, что точно — то каждому ноль, единичка и шесть в периоде, но немного все же расплескалось. Собутыльники смеяться не стали, посочувствовали:

— Ты бы, Володя, почитал что-нибудь, когда ты читаешь, у тебя руки не так дрожат.

Володя ограничился краткой цитатой из своего старого, адаптированного к местным реалиям, перевода Элиота: «и сердца пламенный мотор дрожит подобно / такси возле парадного подъезда».

Выпил.

Вполне возможно, ребята что-нибудь когда-нибудь читали, но давно уже не.

— Слышали такое?

Одного звать Сашок, другого Димон. Один, кажется, когда-то трудился на железной дороге. Другой родился в Баку, когда вырос — работал там на нефтепромыслах, уехал в девяностом, когда в Азербайджане людей резать начали, несколько лет поработал в Сибири, покалечился и с инвалидностью осел в Рощино, под Питером.

Димон:

— Слышали, Володя, слышали. От тебя же и слышали.

Сашок:

— Это твой Елиот, кто же еще. А ты бы зашел ко мне, посмотрел. Обещал же. У меня английские книги остались. От сына. Детективы, фантастика. Чего не возьмешь, я в печке сожгу.

— Не сегодня. Может, завтра. Я перевод должен закончить.

Что он до сих пор занимается переводами, ребята знали, хотя и не очень-то верили.

— Завтра заходи, а то сожгу.

— У него заначка есть, — сказал Димон.

— Зайду, обязательно.

Володя уже повернулся и двигался по направлению к мосту. Towards the bridge. Тяжело ступая — ноги последнее время отекали.

4 

На подходе к своей даче ему вдруг представилось, что это совсем другая дача, дача Михаила Алексеевича, что он, как дурак, приехал, как договаривались, а там никого нет.

У себя на даче он первым делом затопил печку. Дрова еще оставались. Страх холода был ужаснее самого холода и мешал думать. Кроме того, когда холодно, больше хочется есть, а еды тоже было немного.

Топить. Когда-то он старательно заносил в книжку слова с забавными свойствами, например обладающие несколькими мало связанными между собою и даже почти противоположными значениями.

Топить печку. Топить в реке. Топить масло.

Дрова потрескивали, печка уже излучала слабое тепло.

Свалить. За границу, в кучу, правительство.

От смысла может даже зависеть спряжение глагола.