МАСЕДУАН НА СЕРЕДИНЕ БУЛЕНГРЕНА

To lie — по-английски «лежать» и «врать». Один глагол переходный, лежать можно на чем-то или в чем-то, а другой нет. Уже обыгрывалось: лимерик в честь одного английского министра, попавшегося на крючок советской шпионки.

«To lie in the nude is not very rude, but to lie in the House is obscene». — «Лежать голышом — сойдет, но врать в Парламенте неприлично».

Жать. Жну. Жму.

Здесь даже нет различия между переходным и непереходным глаголом, а смысл и спряжение разные.

Потрясающее удовольствие — переводить с языка на язык... Когда-то он об этом не задумывался, но и внутри своего языка не все и не всякому человеку удается перевести. Если удается — тоже чудо. Подлинный переводчик.

Он часто вспоминал ту встречу с мэтром, хотя, спрашивается, чего ради ее вспоминать? За то, что она, по существу, оказалась последней? За то, что между двадцать пятым и седьмым, за слова про красные ночи? У него самого теперь валялась на даче потертая книжонка Бэрроуза, «Cities of the Red Night». Впервые опубликована на английском в 1981 г., через шесть лет после незабвенной встречи. Глупая книжонка, пронизанная глупыми извращенными сексуальными мечтаниями претенциозного писателя, слава которого была раздута его не менее претенциозными дружками и последователями, а единственным реальным делом было случайное убийство жены во время дурацкой поездки в Мексику. Вся концепция, с претензией на заботу о судьбах мира, придумана с целью навесить на нее свои садо-мазохистские гомосексуальные фантазии. Забавно, что без них у сторонников соответствующей ориентации обычно не обходится, всегда надо добавить хоть каких-то специй в свою унылую одномерную возню.

На дачу к мэтру тогда, сорок лет назад, он так и не попал, и поэтому тема интриговала, он до конца так и не был уверен, о чем в том давнем разговоре все-таки шла речь.

Странная, конечно, вышла невстреча. Почему Михаила Алексеевича не было на даче? Забыл о пустяковой договоренности с почти ничего не значившим для него юнцом? Может, и так... Володя до бесконечности мог упрекать себя в том, что не позвонил накануне, не напомнил о себе. А если бы позвонил и напомнил? Что-нибудь изменилось бы?

Тогда, приехав, Володя быстро отыскал дачу, в точности, как было нарисовано на плане, но она стояла заколоченная, окна за деревянными щитами. После этого он долго бродил среди пустых летних домиков.

Мобильных телефонов тогда не существовало.

Вернулся в центр Сестрорецка к вокзалу, нашел какое-то кафе, взял маленький двойной с эклером.

Были обида и недоумение, а зачем Михаил Алексеевич приглашал его на дачу, об этом как-то не думалось. Может, и ни за чем особенным, этого уже не узнаешь.

От обиды и неверия, что мэтр мог так отнестись к собственному приглашению, после кафе он снова дошел до заколоченной дачи, но там ничего не изменилось. Иней лежал на траве, как сейчас.

Как в воду опущенный, Володя поехал назад в город.

Конечно, уже в городе, вернувшись, снова пытался звонить мэтру. Тот не брал трубку, и Володя унизительно долго слушал пустые гудки. Может, мэтра и не было — уехал, например, по делам в Москву. А когда он все-таки дозвонился, дней через десять, разговор получился скованный, холодный. На вопрос, нельзя ли повидаться, мэтр ответил уклончиво. Так они и не повидались, разобраться ни в чем не удалось.

Много позже, в девяностые, они иногда виделись, здоровались по-светски, но проясняющего душу разговора не получилось.

А лет десять назад, в начале нулевых, мэтр умер. По слухам, от рака...

Никогда он ни в ком ничего не понимал!

И в женщинах, разумеется, тоже. Одно из немногих преимуществ старости — он чувствовал, что наконец-то может рассуждать о так называемом сексе спокойно. Когда заниматься им стало в лучшем случае смешно, а скорее, мучительно.

Первая любовь — Лена, бросила его вскоре после нелепой истории с мэтром.

Потом была еще одна Лена, очень взбалмошная, которая ушла к Давиду, однокурснику. Володя подозревал, что один из многочисленных детей второй Лены мог быть его — но она не говорила никогда ни да, ни нет.

Теперь, впрочем, и спросить было трудно. За Давида Лена так и не вышла, но исчезла с горизонта, возможно, уехала за границу. Даже самому младшему из ее детей сейчас уже, наверное, за тридцать.

После нее была жена — Лия Ховрина. Володя почему-то часто называл ее про себя по фамилии. У нее детей точно не было никаких, и с Володей она развелась, сумев переписать на себя городскую квартиру. А ему от мамы осталась эта дача. Мама умерла в 89-м, но поселился он здесь только во второй половине 90-х, когда окончательно расстался с Лией, а до этого бывал редко, наездами.

Печка уже немного нагрелась, и в холодной комнате стало уютнее. Володя открыл дверцу, пошевелил кочергой наполовину прогоревшие дрова, добавил пару поленьев. Можно не очень экономить. Спасибо Сашку из поселка — недавно подбросил на тракторе два куба осины. По старинке, за бутылку, можно сказать, по дружбе.

Топить горе... Пожалуй, то же смысловое гнездо, что топить в реке.