МАСЕДУАН НА СЕРЕДИНЕ БУЛЕНГРЕНА

Но существуют, конечно, такие смыслы, которые никогда не поймешь, не оказавшись в самой сердцевине сказанного или описанного.

А за границей бедному переводчику доводилось бывать совсем мало.

Неделю в Париже, в качестве туриста. Что запомнилось?

Тускло-черные черепичные крыши дворцов, сливающиеся с тусклым ночным небом. Внизу, на набережных Сены — зеленые ящики букинистов, запирающиеся на ночь.

Неожиданно широкая, благородная перспектива от метро Пор-Руаяль по направлению к Люксембургскому саду (так правильнее говорить, чем Пор-Рояль).

Решетка этого сада, на которой когда-то повесился Жерар де Нерваль.

Базилика Сакре-Кёр на холме с видом на весь Париж.

Внизу — веселые кварталы со злачными заведениями, куда лучше не заходить, чтобы не потратить впустую последние деньги. Недалеко, у Гар-дю-Нор — дешевый отель, в котором поселили их тургруппу.

Современный квартал ля Дефанс с геометрическими формами из школьного кабинета, превращенными в огромные небоскребы. Впрочем, говорят, как все вымышленное, нарочитое, он так и не стал деловым центром Парижа. К семи вечера там все закрывается, и гулять становится небезопасно.

Неделя туристом — слишком поверхностно, слишком мало...

Как писал Жерар де Нерваль:

Верни Италию мне с морем голубым,

И Цветик тот, и Виноград, и Розы наши.

В Италии Володя никогда не был, но, может, для русского Париж — то же, что для парижанина Италия. Правда, еще раз за границей он был — в Мюнхене.

А первую строчку «Je suis le Ténébreux...» из этого же стихотворения де Нерваля перевести трудно, если вообще возможно. Ténèbres — сумерки, если бы в стихотворении слово ténébreux было прилагательным, еще можно было бы перевести его как «сумрачный», но он же образовал из него существительное — получается «Сумрачник» или «Сумеречник», вроде какой-то ночной бабочки. Сразу после он называет себя вдовцом, le Veuf. И попытка повернуть в сторону энтомологии à la Nabokoff утыкается в проблему.

Поездка в Мюнхен тоже запомнилась ему главным образом в связи с работой над переводом. Еще одним переводом, над которым он работал с самой юности. Благодаря ей вдруг оказалось, что скучноватое описание в начале «The Waste Land» скрывает ключ к тайне.

В Мюнхен его пригласил старый знакомый, перебравшийся на постоянное жительство в Германию. Тоже ненадолго, на две недели, но все-таки лучше, чем неделя туристом.

И ему удалось повидать Штарнбергерзее, озеро, где утонул последний баварский король, и пройтись по колоннаде в Хофгартене. Он даже позволил себе купить чашечку кофе за пять евро, не торопясь пить кофе, глядя на маленький храм Дианы в центре небольшого парка. А главное, он понял, что между строчками в «The Waste Land» — разрыв, сорок километров пространства...

Summer surprised us, coming over the Starnbergersee

With a shower of rain; we stopped in the colonnade,

And went on in sunlight, into the Hofgarten,

And drank coffee, and talked for an hour.

Вот набросок перевода, с которым он приехал в Мюнхен. Можно подумать, что и колоннада, и Хофгартен где-то на берегу большого озера. Он знал, что дальний край его, тот, около которого находится причудливый замок последнего баварского короля Людвига, омывает подножия Альп, но не задумывался, где находится ближний.

Лето врасплох нас застало, шагнув через Штарнбергерзее

С ливнем; мы спрятались в колоннаде,

И вышли на солнце, в Хофгартен,

И пили там кофе, и говорили в течение часа.

Разве поймешь, что от Хофгартена с его колоннадой до ближнего берега озера сорок километров?

Вспомнился Тютчев, который именно в Мюнхене написал свое «люблю грозу в начале мая...»

Сидя в Хофгартене, Володя впервые задумался о принципе географического переноса. Набросал, чтобы любому русскому было понятно:

Лето врасплох нас застало майской грозой в Петергофе,

От ливня мы спрятались в колоннаде

А вышли на солнце, посреди Летнего Сада,

Пили там кофе и болтали в течение часа.

В конце концов года через три-четыре в одном скромном издании в Нижнем Новгороде вышел его адаптированный перевод из Т.С. Элиота, где применялся этот, и многие другие новоизобретенные принципы...

Прорехи времени, разрывы пространства... Смешно.

5 

Володя снова открыл дверцу печки, помешал угли. Отставил кочергу, протянул погреть руки. Руки у него в последнее время мерзли.

В комнате было темно, только красноватый отсвет падал от топки. Ставни на нижнем этаже он держал закрытыми, чтобы не привлекать нездорового внимания, и задержать на какое-то время взломщиков, если все же кому-то вздумается забраться к одинокому пенсионеру.

В кладовке у него хранилась двустволка — купил однажды по случаю у одного из местных алкоголиков. Разумеется, без документов, но приходилось трезво оценивать риск. С одной стороны, вдруг нападут какие-то отморозки, а с другой — решит устроить проверку милиция. Терять особо нечего. К слову «полиция» он так и не привык, да и по сути разница небольшая.

На ночь он иногда доставал ружье, клал рядом с кроватью. Порой ограничивался топориком. Спать, имея под рукой что-нибудь оборонительное, было спокойнее.