Маскарад Пастернака

С образом Лары в романе тесно связана тема чувственности. Фактически во всех литературах мира тема чувственности реализуется зачастую через тему инородчества и иноверности. Чувственными обязаны быть африканцы, арабы, евреи, турки, русские. Короче, все являющиеся в данной стране, в данной среде инородцами или иноверцами. Особое место занимает миф о специфической «восточной» чувственности. И Пастернак всей этой мифологии явно подчинен. Надо отметить, что особенно чувственными выступают в русской литературе конца девятнадцатого – начала двадцатого века такие инородцы и иноверцы, как евреи и кавказцы… Не случайно Комаровский водит Лару в отдельные кабинеты ресторанов «под длинною вуалью», напоминающей читателям о чадре, о восточном покрывале. С формальной точки зрения кутать и прятать Лару нет никакой необходимости, она не женщина «из хорошего общества», которой следует беречь свою репутацию… Довольно трудно понять, почему автор считает, что Комаровский «погубил» Лару. Ведь она благополучно вышла замуж за Пашу. Однако семейная жизнь не складывается с первой ночи, когда «Красная девица» студент Антипов очутился в одной постели с опытной, развращенной Комаровским Ларой, и последовательно переходил от «верха блаженства» к «дну отчаяния». Возможно деликатно предположить, что Комаровский пробудил в Ларе некую порочную чувственность, тем самым и погубив ее… Начав с неприятной и в тоже время престижной для нее роли любовницы богатого циника, недолго пробыв законной женой, она снова и снова возвращается к роли любовницы – Юрия Живаго и Комаровского…

Даже на фоне русской прозы двадцатых годов, когда освобожденные от цензуры писатели взахлеб описывали эротические и садо-мазохистские сцены, тексты Пастернака выглядят особенно чувственно свободными. В 1918 году появилась известная повесть «Детство Люверс». Собственно, это вовсе и не о детстве повесть, а о превращении девочки-подростка в женщину, превращении телом и душой. Повесть начинается с начала Жениного менструального цикла; Женя «прохудилась», «протекла», в ней обозначилась «дыра»…И…

«Лю́верс — металлическое, реже пластиковое кольцо, устанавливаемое в изделия из ткани и других изделиях, подверженных деформации в процессе их использования. Используется для продевания через полотно изделия шнурков, тросов и т. д. 

Исторически термин пришёл из парусного дела: люверсом называется отверстие в парусе, обмётанное ниткой или усиленное металлическим кольцом, которое служит для продевания в него частей стоячего или бегучего такелажа»…

То есть я понимаю «отверстие», в которое продевается «стоячий или бегучий такелаж», в меру своей испорченности, а вы – не знаю, как… А Пастернак может и посильнее… Кто не помнит знаменитую «Зимнюю ночь» с горящей «свечой». Когда я была маленькой девочкой, меня занимал вопрос: почему свеча, а не лампа? Ведь в Варыкине была именно керосиновая лампа… Но вот я выросла и узнала, что свеча давным-давно, еще со средних веков символизирует мужской половой орган… В поэме французского поэта пятнадцатого века Франсуа Вийона «Lais» его «свеча» погасла навсегда, а вот в «Зимней ночи» разгорелась, истекая «воском». И тут тебе и «жар соблазна» и «скрещенья» рук и ног. А зима меж тем всё лепила и лепила «кружки и стрелы» – астрономический знак Марса, знак мужской силы…Ой, много коитусов зима налепила в ту буйную ночь, отмечая каждый раз кружком со стрелой, кружком со стрелой… Это в стихотворении. А в прозе вот что: «…проснулась Лара.

– А ты все горишь и теплишься, свечечка моя ярая! – влажным, заложенным от спанья шепотом тихо сказала она. – На минуту сядь поближе, рядышком. Я расскажу тебе, какой сон видела.

И он потушил лампу».

И опять мне в меру моей испорченности понятно: лампа – это лампа, а ярая, то есть разгоревшаяся свеча, – это он, мужчина, олицетворенный тайный уд, которого женщина призывает ночью… И когда он потушил лампу, началось то самое, что описано в стихотворении…

Но все же – Пастернак когда-нибудь очнулся от своего фрейдистского забытья, в котором ему грезилось, будто он – Миша Гордон, которому грезится, что он – Юра Живаго? Да, однажды, в стихотворении «На ранних поездах» Борис Пастернак стал самим собой, русским писателем и евреем, который любит Россию! Можно сказать, что Пастернак занял правильную позицию.

В горячей духоте вагона

Я отдавался целиком

Порыву слабости врожденной

И всосанному с молоком.

Сквозь прошлого перипетии

И годы войн и нищеты

Я молча узнавал России

Неповторимые черты.

Превозмогая обожанье,

Я наблюдал, боготворя.

Здесь были бабы, слобожане,

Учащиеся, слесаря…

Вся суть, видите ли, в том, чтобы занять правильную позицию.