И что я мог сказать Рабиновичу? Что история знает немало случаев прелюбодеяния женщин с памятниками и наоборот? Говорят, этим занимались те же греки, но древние. Причины могут быть и чисто физиологические, и эстетические, и даже политические. То есть почти полностью соответствующие формулировкам иных философов, отраженным в различных справочниках и словарях. Многие из них полагают, что половая жизнь — это совокупность не только соматических, но и психических и социальных процессов, “в основе которых лежит и посредством которых удовлетворяется половое влечение”. Раньше-то я думал, что оно удовлетворяется иным способом. Но теперь склонен согласиться с учеными. Потому что эта самая жизнь состоит теперь сплошь из психических и социальных процессов. И при таких условиях памятники — лучший объект любви, ненависти и страсти. Например, в эстонском городе Пярну не так давно в порыве страсти памятнику оторвали голову. Мужчины, надо отдать им должное, хотели памятник снести совсем и захоронить, чтобы у их жен не было лишнего искушения. Тем более что это был памятник Ленину. Но женщины воспротивились. И он так и стоял при входе в городской сквер — без головы, но со всеми остальными принадлежностями как яркое подтверждение именно психической и социальной направленности совокупного удовлетворения. А в Улан-Удэ был обратный случай — там оставили только голову, все остальное исчезло. И когда стали искать, следствие наткнулось на непробиваемую стену молчания: все женщины как одна утверждали, что у этого памятника никогда ничего и не было, кроме головы.
А я лично — могу даже поклясться! — был свидетелем, как в городе Кишиневе через сто семьдесят лет после того, как оттуда Пушкин сбежал в Одессу, замужняя женщина-поэт пыталась оформить с одним памятником брак в национально-политических целях и на совершенно законных основаниях. Но памятник в церковь не пошел, поскольку был, очевидно, категорически против двоеженства. Поэтому она привела священника прямо к постаменту, где насильно и был совершен обряд. После этого, как мне рассказывали, полностью удовлетворенная женщина совершенно исчезла с политического небосклона. Так что именно с политической точки зрения подобный брак даже бывает полезен. Хотя и не всегда. В Москве, например, в порыве психосоматической страсти пострадали многие памятники. И страсть эта была столь сильной, что на какое-то время был позабыт даже социально-политический совокупный аспект. Иначе как объяснить, что еще совсем недавно на задворках Центрального дома художника, в густой траве, как на свалке вылюбленных памятников, рядом в откровенных позах, будто лучшие друзья, возлежали Феликс Эдмундович Дзержинский и Андрей Дмитриевич Сахаров?
К тому же не очень понятно, как быть с термином “половая холодность”, тоже зафиксированным учеными и означающим невозможность переживания оргазма. Сомневаюсь, что памятники к этому способны. Они ведь чаще всего именно что холодные. Кстати, одна женщина-юрист на Украине попыталась как-то подогреть гранитное изваяние. Она обложила его дровами и развела гигантский костер. И что вы думаете? Как только эта женщина-юрист посчитала, что он достаточно подогрелся, пошел дождь. И от резкой перемены температур раскаленный памятник развалился на куски. Говорят, разочарованную женщину увезли в психиатрическую.
Но с директором случай, по всей видимости, был особый и сложный. И что я мог сказать Рабиновичу? Что иной человек бывает хуже памятника и лучше уж любить памятник, чем никого? Я им не судья. Всякая любовь хороша, если это любовь. Но была ли там любовь? Ведь любовь Пигмалиона, как мы помним, сумела оживить каменную женщину, а этим ни один памятник оживить так и не удалось.
Поэтому что я мог возразить Рабиновичу? Что я мог возразить Рабиновичу, если вдруг обнаружилось, что исчез сам Рабинович? Очнувшись от мыслей соматического характера, я увидел, что вокруг кипит гроза, заливая площадь перед театром потоками мутной воды. И прямо по этой воде, утопая по пояс, вместе с черным котом и седыми пейсами в сторону музея семенит этот старый сплетник. А за ним, поднимая сапогами фонтаны брызг, несется огромный мужик, машет кулаком и широко разевает рот, пытаясь перекричать грозу.
Воля ваша, господа писатели! Как по залитому водой Петербургу памятник гонялся за бедным человеком, мы еще помним из литературы. Но чтобы человек гонялся за бедным памятником — тут никакой литературы не хватит.
* * *
Когда ливень закончился и потоки воды унеслись под уклон в сторону моря, я вдруг обнаружил, что вся площадь перед театром и далее — вплоть до скульптуры Лаокоона — запестрела белыми бабочками. Они мельтешили на фоне черного асфальта и посеревших от ливня домов, то замирая, то уносясь стайками в сторону Приморского бульвара, поглощая прохожих и самого Лаокоона, отчаянно, несмотря ни на что, сражающегося с каким-то подобием змея. Причинное место, кстати сказать, у Лаокоона уже было оторвано. Как и отдельные конечности его сыновей. Что наводило на мысли.