Масоны

- Князь тут ни в чем не виноват, поверьте мне! - стал его убеждать Углаков. - Он человек благороднейшего сердца, но доверчив, это - правда; я потом говорил об этом же деле с управляющим его канцелярией, который родственник моей жене, и спрашивал его, откуда проистекает такая милость князя к Тулузову и за что? Тот объяснил, что князь главным образом полюбил Тулузова за ловкую хлебную операцию; а потом у него есть заступник за Тулузова, один из любимцев князя.

- Кто такой? - спросил Егор Егорыч.

Углаков при этом усмехнулся.

- Особа он пока еще неважная - член этой здешней Управы благочиния, а некогда был цирюльником князя, брил его, забавляя рассказами, за что был им определен на службу; а теперь уж коллежский асессор и скоро, говорят, будет сделан советником губернского правления... Словом, маленький Оливье нашего доброго Людовика Одиннадцатого... Этот Оливье, в присутствии нашего родственника, весьма горячо говорил князю в пользу Тулузова и обвинял вас за донос.

- Значит, князь мне меньше верит, чем этому цирюльнику? - воскликнул Егор Егорыч.

- Не то, что не верит вам, - возразил Углаков, - но полагает, что вы введены в заблуждение.

- Ну, так и черт его дери! - перебил нетерпеливо Марфин. - Я поеду в Петербург и там все разоблачу.

- И прекрасно сделаете! - одобрил его намерение Углаков. - Москва, как бы ни поднимала высоко носа, все-таки муравейник, ибо может прибыть из Петербурга какой-нибудь буйвол большой и сразу нас уничтожить.

- Следовало бы это, следовало! - горячился Егор Егорыч. - Глупый, дурацкий город! Но, к несчастию, тут вот еще что: я приехал на ваши рамена возложить новое бремя, - съездите, бога ради, к князю и убедите его помедлить высылкой на каторгу Лябьева, ибо тот подал просьбу на высочайшее имя, и просите князя не от меня, а от себя, - вы дружественно были знакомы с Лябьевым...

- Конечно, - подхватил Углаков, - князь, наверное, это сделает, он такой человек, что на всякое доброе дело сейчас пойдет; но принять какую-нибудь против кого бы ни было строгую меру совершенно не в его характере.

- Быть таким бессмысленно-добрым так же глупо, как и быть безумно-строгим! - продолжал петушиться Егор Егорыч. - Это их узкая французская гуманитэ, при которой выходит, что она изливается только на приближенных негодяев, а все честные люди чувствуют северитэ{555}... Прощайте!.. Поедем! - затараторил Егор Егорыч, обращаясь в одно и то же время к Углакову и к жене.

Сусанна Николаевна, встав, поспешно проговорила Углакову:

- Пожалуйста, кланяйтесь от меня супруге вашей и Петру Александрычу!.. Передайте ему, что я душевно рада его выздоровлению, и дай бог, чтобы он никогда не хворал больше!

- От меня то же самое передайте! - подхватил Егор Егорыч, уходя так быстро из кабинета, что Сусанна Николаевна едва успевала за ним следовать.

Ехав домой, Егор Егорыч всю дорогу был погружен в размышление и, видимо, что-то такое весьма серьезное обдумывал. С Сусанной Николаевной он не проговорил ни одного слова; зато, оставшись один в своем кабинете, сейчас стал писать к Аггею Никитичу письмо:

"Сверстов в Москве, мы оба бодрствуем; не выпускайте и Вы из Ваших рук выслеженного нами волка. Вам пишут из Москвы, чтобы Вы все дело передали в московскую полицию. Такое требование, по-моему, незаконно: Москва Вам не начальство. Не исполняйте сего требования или, по крайней мере, медлите Вашим ответом; я сегодня же в ночь скачу в Петербург; авось бог мне поможет повернуть все иначе, как помогал он мне многократно в битвах моих с разными злоумышленниками!"

Не отправляя, впрочем, письма сего, Егор Егорыч послал за Сверстовым, жившим весьма недалеко в одной гостинице. Доктор явился и, услыхав, где и как провел утро Егор Егорыч, стал слегка укорять его:

- Как же вам не совестно было меня не взять с собою?.. Мало ли что могло случиться, где помощь врача была бы необходима.

- Мы сами вчера только узнали об этом, а потом позабыли о вас... бормотал Егор Егорыч.

- Но, однако, все прошло благополучно? - спросил Сверстов.

- Пока! - отвечал Егор Егорыч. - Но теперь главное... Я написал письмо к Звереву, - прочитайте его!

Сверстов прочел письмо.

- Поэтому вы едете в Питер? - воскликнул он с вспыхнувшею в глазах радостью.

- Еду!

- А я? - спросил доктор.

- И вы со мной поедете! Это необходимо! - объяснил Егор Егорыч.

- Совершенно необходимо! - подхватил с той же радостью доктор. - А Сусанна Николаевна?

- Конечно, поедет! - произнес было сначала Егор Егорыч, но, подумав немного, проговорил: - Хотя меня тут беспокоит... Она все это время на вид такая слабая; а после сегодняшней процедуры, вероятно, будет еще слабее... Я боюсь за нее!

- Да, она и меня тревожит!.. У нее такой стал дурной цвет лица, какого она никогда не имела; потом нравственно точно как бы все прячется от всех и скрывается в самое себя!

Кровь стыла в жилах Егора Егорыча при этих словах доктора, и мысль, что неужели Сусанна Николаевна умрет прежде его, точно ядовитая жаба, шевелилась в его голове.

- Тогда что же мне делать? - произнес он почти в отчаянии, разводя руками.