Мастер

Между тем временем, когда он завидовал им, и тем, когда он им глубоко сострадал, пролегла огромная пропасть. Когда он впервые после долгой разлуки снова встретился с Минни Темпл, которой в ту пору было семнадцать лет, его чувства к ней по-прежнему были восторженными, близкими к благоговейному трепету. Он мгновенно понял, что она, единственная из всех сестер, станет для него особенной и останется таковой навсегда.

Описать ее можно было многими словами: она была легкой и любознательной, непосредственной и – что очень важно – естественной. Еще он чувствовал, что, возможно, отсутствие родительского давления придавало ей какую-то непринужденность и свежесть. Она никогда никому не подражала, не пыталась быть на кого-то похожей, ей не приходилось бороться с подобными влияниями. Возможно, думал он впоследствии, в тени такого большого количества смерти, она выработала в себе то, что стало ее наиболее яркой чертой, – вкус к жизни. У нее был неугомонный ум. Она желала все знать, не было темы, над которой ей не захотелось бы поразмыслить. Ей удалось, думал Генри, сочетать пытливую внутреннюю жизнь с быстрым восприятием жизни общественной. Она любила входить в комнату и заставать там людей. Больше всего ему запомнился ее смех – внезапный, звучный и в то же время легкий, странный и трогательно звенящий.

Когда она впервые нанесла ему удар со всей своей моральной силой, то уже не казалась такой уж эфирной. Минни приехала в Ньюпорт с одной из своих сестер – обе девушки были с виду красивые, ясноокие и свободные, за ними в то время вполглаза присматривали тетушка с дядюшкой. В тот свой первый приезд Минни поспорила с отцом Генри. Сколько Генри помнил – и дня не проходило, чтобы с отцом кто-нибудь не поспорил. Едва научившись слушать, он стал свидетелем глубокой дискуссии отца с Уильямом, сопровождавшейся повышением голоса и резким расхождением во взглядах. Похоже, что большинство гостей мужского пола и некоторые гостьи тоже приходили в этот дом специально, чтобы поспорить. Свобода во всех ее проявлениях, особенно религиозная свобода, была любимой темой отца, однако существовало и множество других тем. Он не признавал самоограничений – таков был один из отцовских принципов.

Минни Темпл сидела в саду и поначалу молча слушала отца Генри, который адресовал большинство своих реплик Уильяму, иногда кивая в сторону Генри или сестер Темпл. На низком садовом столике стоял кувшин с лимонадом и бокалы; наверное, это было обычное легкомысленное летнее собрание кузенов, резвящихся у ног старшего поколения. Все, что говорил отец, было говорено уже много раз, и тем не менее Уильям ободряюще ухмыльнулся, когда отец пустился в рассуждения о глубокой неполноценности женщин, о том, что им необходимо быть не только покорными, но и терпеливыми.

– От природы, – говорил он быстро и напористо, – женщина находится на более низком уровне, чем мужчина. Она уступает мужчине в страсти, уступает ему в интеллекте, уступает в физической силе.

– У нашего отца много убеждений, – дружелюбно сказал Уильям и улыбнулся Минни, но та не ответила на улыбку.

Взгляд ее был неподвижен и серьезен. Она села совершенно прямо и подалась вперед, будто собиралась что-то сказать. Их отец заметил ее беспокойство и нетерпеливо глянул на нее.

Несколько секунд все молчали, давая ей время высказаться. Когда она наконец заговорила, голос у нее был тихий, так что старику пришлось напрячься, чтобы ее расслышать.

– Наверное, именно моя личная неполноценность, – произнесла она, – побуждает меня усомниться.

– Усомниться? И в чем же?

– Вы действительно хотите знать? – спросила она и едва не засмеялась.

– Скажите вслух, – подбодрил ее отец.

– Все очень просто, сэр: я сомневаюсь, что сказанное вами – правда.

Внезапно голос ее окреп и зазвучал отчетливо.

– Ты хочешь сказать, что не согласна с этим? – спросил Уильям.

– Нет, я не это имела в виду, – ответила Минни, – иначе я так бы и сказала. А я сказала: сомневаюсь в том, что это правда.

Тон ее обрел резкость.

– Разумеется, это правда! – Глаза старика гневно сверкнули. – Мужчина физически сильнее женщины. Это настолько же правда, насколько это очевидно, если тебе нужно слово «правда». И в страсти мужчина сильнее, как я уже сказал. И интеллектуально. Платон не был женщиной. Софокл и Шекспир – тоже.

– А откуда мы знаем, что Шекспир не был женщиной? – вставил Уильям.

– Вас удовлетворил мой ответ, мисс Темпл? – спросил отец.

Минни не ответила.

– Такова женская работа, – продолжил он. – Быть в подчинении. Рукоделье, приготовление пищи и готовность стать неусыпной попечительницей детей ее супруга. Мы судим о женщине по ее покорности и вниманию к долгу.

Голос его звучал враждебно, он явно был раздражен.

– «Так говорил наш отец», – продекламировал Уильям.

– Значит, решено? – спросил Минни старик.