Не слезая с седла, Карл повернул голову в сторону взбирающегося в гору солнца и, прищурившись, обвел мертвую пустыню ищущим взглядом, стараясь не пропустить чего-то такого, чего здесь не должно было быть, какого-то знака, указания, чего-то, что могло быть связано с возникшим у него странным ощущением. И коли уж искал, то не удивительно, что искомое в конце концов нашлось. Карл увидел, как дрогнул и резко – скачком – приблизился восточный горизонт, из настоящего, «живого», стремительно превращаясь в «пейзаж на заднике полотна». Сразу за тем воздух между двух высоких, выветрившихся серо-желтых скал, метрах в пятидесяти от Карла, потек наподобие струящейся воды, в считанные мгновения образовав высокое и широкое, искрящееся на солнце полотнище, как будто целиком вырезанное из падавшего где-то – неизвестно где – водяного каскада и колдовской силой перенесенное сюда, в смертельное пекло Западной пустыни.
Закололо в висках, и ожидаемая кровавая волна прошла даже не перед глазами, а за ними внутри наполнившегося глухим гулом черепа. Перед Карлом, едва ли не на расстоянии протянутой руки, вершилось колдовство невероятной силы. Кто-то – и Карл не разумом, а, скорее, воображением художника угадывал уже кто – рвал ткань пространства с такой же легкостью, с какой сильные мужские руки способны разорвать ветхую от старости суконную рубаху. Еще одно или два «растянутых» в бесконечность мгновения, и сквозь бесшумно «льющиеся» струи, неизвестно откуда возникающие и неизвестно куда исчезающие, едва коснувшись дышащего жаром песка, навстречу Карлу выехал на мышастом поджаром жеребце встревоженный и настороженный Август Лешак. В руке капитан держал обнаженный меч, и, судя по всему, готов был к любым неожиданностям, в том числе и таким, что потребовали бы сразу же вступить в бой. Во всяком случае, именно такое выражение было написано на его узком суровом лице, когда капитан предстал перед глазами Карла. Однако, увидев своего командира – а Карл до сих пор оставался для Августа прежде всего командиром, – тот мгновенно и с видимым облегчением сбросил с лица маску угрюмой решительности, довольно усмехнулся и, не мешкая, двинул коня вперед. А из-за волшебной завесы уже выезжали бок о бок Анна и Виктория, лица которых выражали крайнюю степень напряжения и сосредоточенности. Волшебницы были прекрасны и являли настолько живописную пару, что Карл на мгновение даже забыл, в каком, собственно, положении находится, поддавшись непреодолимому для истинного художника соблазну: смотреть и видеть воплощенную в явь божественную красоту. Виктория, одетая в платье и плащ, окрашенные во все оттенки зеленого, ехала на вороном коне, а Анна, несущая на себе цвета пламени – от золотисто-желтого до оранжевого – на красно-серой кобыле. Однако долго любоваться изысканной красотой волшебниц Карлу не пришлось. Сразу за ними сквозь текущий воздух созданного волхвованием прохода шагнула соловая кобыла Деборы, и теперь уже Карл действительно забыл обо всем. Он даже не подозревал, чем, на самом деле, стала для него эта женщина и насколько ему не хватало ее все дни, прошедшие после расставания во Флоре. Она была великолепна. Красота ее могла свести с ума, но главное было в другом. Едва Карл коснулся взглядом серых бездонных глаз, в его сердце вошел великий покой. Не расслабленное спокойствие тихого бездумного довольства, а то уверенное спокойствие, с которым он обычно принимал любые удары судьбы и ходил даже в самые безнадежные атаки.
Но…
Боги! Какие чудеса обещали эти губы, дрогнувшие в намеке на улыбку. Карлу потребовалось особое усилие, чтобы оторвать взгляд от Деборы и снова посмотреть на волшебниц. Глаза Виктории были полузакрыты, но он не сомневался, будь они даже широко распахнуты, она бы его не увидела. Великолепная дама Садовница находилась где-то за гранью реальности, там, где и вершилось ее великое колдовство. А вот Анна – при всей неподдельной серьезности – пребывала именно здесь и сейчас, лишь
– Тсс! – тихо сказала Анна, встретив взгляд Карла. – Показывайте дорогу, Карл. Виктория откроет путь.