Мать

Каждый раз, когда у Андрея собирались товарищи на чтение нового номера заграничной газеты или брошюры, приходил и Николай, садился в угол и молча слушал час, два. Кончив чтение, молодежь долго спорила, но Весовщиков не принимал участия в спорах. Он оставался дольше всех и один на один с Андреем ставил ему угрюмый вопрос:

– А кто всех виноватее?

– Виноват, видишь ли, тот, кто первый сказал – это мое! Человек этот помер несколько тысяч лет тому назад, и на него сердиться не стоит! – шутя говорил хохол, но глаза его смотрели беспокойно.

– А – богатые? А те, которые за них стоят?

Хохол хватался за голову, дергал усы и долго говорил простыми словами о жизни и людях. Но у него всегда выходило так, как будто виноваты все люди вообще, и это не удовлетворяло Николая. Плотно сжав толстые губы, он отрицательно качал головой и, недоверчиво заявляя, что это не так, уходил недовольный и мрачный.

Однажды он сказал:

– Нет, виноватые должны быть, – они тут! Я тебе скажу – нам надо всю жизнь перепахать, как сорное поле, – без пощады!

– Вот так однажды Исай-табельщик про вас говорил! – вспомнила мать.

– Исай? – спросил Весовщиков, помолчав.

– Да. Злой человек! Подсматривает за всеми, выспрашивает, по нашей улице стал ходить, в окна к нам заглядывать…

– Заглядывает? – повторил Николай.

Мать уже лежала в постели и не видела его лица, но она поняла, что сказала что-то лишнее, потому что хохол торопливо и примирительно заговорил:

– А пускай его ходит и заглядывает! Есть у него свободное время – он и гуляет…

– Нет, погоди! – глухо сказал Николай. – Вот он, виноватый!

– В чем? – быстро спросил хохол. – Что он глуп?

Весовщиков, не ответив, ушел.

Хохол медленно и устало шагал по комнате, тихо шаркая тонкими, паучьими ногами. Сапоги он снял, – всегда делая это, чтобы не стучать и не беспокоить Власову. Но она не спала и, когда Николай ушел, сказала тревожно:

– Боюсь я его!

– Да-а! – медленно протянул хохол. – Мальчик сердитый. Вы, ненько, про Исая с ним не говорите, этот Исай действительно шпионит.

– Что мудреного! У него кум – жандарм! – заметила мать.

– Пожалуй, поколотит его Николай! – с опасением продолжал хохол. – Вот видите, какие чувства воспитали господа командиры нашей жизни у нижних чинов? Когда такие люди, как Николай, почувствуют свою обиду и вырвутся из терпенья – что это будет? Небо кровью забрызгают, и земля в ней, как мыло, вспенится…

– Страшно, Андрюша! – тихо воскликнула мать.

– Не глотали бы мух, так не вырвало бы! – помолчав, сказал Андрей. – И все-таки, ненько, каждая капля их крови заранее омыта озерами народных слез…

Он вдруг тихо засмеялся и добавил:

– Справедливо, но – не утешает!

22

Однажды в праздник мать пришла из лавки, отворила дверь и встала на пороге, вся вдруг облитая радостью, точно теплым, летним дождем, – в комнате звучал крепкий голос Павла.

– Вот она! – крикнул хохол.

Мать видела, как быстро обернулся Павел, и видела, что его лицо вспыхнуло чувством, обещавшим что-то большое для нее.

– Вот и пришел… и дома! – забормотала она, растерявшись от неожиданности, и села.

Он наклонился к ней бледный, в углах его глаз светло сверкали маленькие слезинки, губы вздрагивали. Секунду он молчал, мать смотрела на него тоже молча.

Хохол, тихо насвистывая, прошел мимо них, опустив голову, и вышел на двор.

– Спасибо, мама! – глубоким, низким голосом заговорил Павел, тиская ее руку вздрагивающими пальцами. – Спасибо, родная!

Радостно потрясенная выражением лица и звуком голоса сына, она гладила его голову и, сдерживая биение сердца, тихонько говорила:

– Христос с тобой! За что?..

– За то, что помогаешь великому нашему делу, спасибо! – говорил он. – Когда человек может назвать мать свою и по духу родной – это редкое счастье!

Она молча, жадно глотая его слова открытым сердцем, любовалась сыном, – он стоял перед нею такой светлый, близкий.

– Я, мама, видел, – многое задевало тебя за душу, трудно тебе. Думал – никогда ты не помиришься с нами, не примешь наши мысли, как свои, а только молча будешь терпеть, как всю жизнь терпела. Это тяжело было!..

– Андрюша очень много дал мне понять! – вставила она.

– Он мне рассказывал про тебя! – смеясь, сказал Павел.

– Егор тоже. Мы с ним земляки. Андрюша даже грамоте хотел учить…

– А ты – сконфузилась и сама потихоньку стала учиться?

– Уж он подглядел! – смущенно воскликнула она. И, обеспокоенная обилием радости, наполнявшей ее грудь, предложила Павлу: – Позвать бы его! Нарочно ушел, чтобы не мешать. У него – матери нет…

– Андрей!.. – крикнул Павел, отворяя дверь в сени. – Ты где?

– Здесь. Дрова колоть хочу.

– Иди сюда!

Он пришел не сразу, а войдя в кухню, хозяйственно заговорил:

– Надо сказать Николаю, чтобы дров привез, – мало дров у нас. Видите, ненько, какой он, Павел? Вместо того чтобы наказывать, начальство только откармливает бунтарей…