Б. Лепкий

МАТЬ

В доме Василя Гильчишина было шумно и тесно. В горнице, на дубовом сундуке, застеленном белой скатертью, поставлен крест из церкви, две свечи и хлебов три буханки. Затем к этому сундуку приступил священник с дьяком и стал править панихиду. Вся горница наполнилась людьми, стоящими почтительно, в праздничных одеждах, которые вполголоса шептали молитву и жалостно вздыхали.

Так поминали они покойную Василиху, которую только вот недавно отвели на место вечного покоя.

У сундука стоял муж покойной, вдовец Василь Гильчишин, так близко к батюшке, что касался его священнических риз… Он внимательно слушал слова панихиды и то и дело обтирал правой рукой слезы. Был это мужик в средних летах, сильный и здоровый, как медведь.

После парастаса[1], когда дьяк поднял со священника фелонь, появились на том же дубовом сундуке свежие горячие блюда, и хозяин пригласил честных кумовьев и соседей, чтобы садились и угощались… Прося друг у друга и приглашая друг друга, засели они к блюдам и, угощаясь, вспоминали.

— Да, да, — заговорил священник, — добрая была покойная! Две хоругвы в церковь купила, пусть с Богом покоится, земля ей пером!

Присутствующие вздохнули, повторяя за батюшкой:

— Земля ей пером, пусть с Богом покоится!

В жилом доме угощал молодой вдовец женщин и хозяев не столь уважаемых, как сидевшие вместе с батюшкой за столом в горнице.

Между тем дверь снаружи была открыта, а сквозь нее беспрестанно входили и выходили люди, как за святой водой. Приходили жалеть бедного кума Василя и утешали его. Василь благодарил их сердечно, целуясь с ними в плечо, и всякого угощал рюмкой и пирогами.

Так продолжалось до вечера. Под вечер батюшка отъехал домой. В доме Василя Гильчишина стало посвободнее. Беседы шли громче и были уже не так аккуратны, как прежде. Часто возникали мелкие споры, и не обошлось также без шуток и смеха, чтобы, как говорится, грустного утешить. Ибо это христианская повинность…

Хозяин ходил от стола к столу и из угла в угол. Доливал, угощал, приглашал и просил, чтобы простили, если им не угодил.

Поздно ночью прием закончился, гости стали расходиться по домам. Хозяин вывел их без шапки за ворота, на улицу. Тут они еще раз встали и долго разговаривали.

— Несчастный вы, кум Василь! — говорила сваха Горпина. — Очень несчастный. Такая хата, такое состояние… Не справитесь, ой не справитесь. И трое детей маленьких… Кто ими займется? Кто обстирает, обошьет, покупает? Такие крохи.

— Нечего, Василь! — заговорил и ее муж. — Вам хозяйку надо, и сейчас же, потому что все пойдет прахом. Сватайте Стэцеву Гапку… Девушка взрослая и хорошая работница, как раз для вас, Василий. А старик у нее богач! О, что богач, то говорю… Даст две нивы, и пару волов, и две коровы, и сундук. Как думаете, неужели плохо?

Вдовец спокойно выслушал советы, и, махнув рукой, сказал:

— Оставьте меня в покое, кум-сосед. Где там мне до того… Здесь еще ладаном пахнет, а вы о свадьбе… Где там!

— Ну, полно, полно! — оборвала его сваха Горпина. — Живое о живом думает… Так и вы. Покойница с Богом почивает… Праведная была, то всякому известно… но вам нужно о себе позаботиться и о своем добре. Она сама не захотела бы, чтобы ваше поместье пошло так фу-у! — (Здесь Горпина приложила ладонь к своей губе и дунула по ней, показывая Василю, как его добро раскатится, если он не возьмет Стэцевой Гапки). — Ну, а в конце концов, дети… Что, думаете, дети справятся? Где там! Куда им до того! Да это еще крохи, такие крохи, что даже жалко смотреть, им очень хозяйку надо, чтобы ими занималась. А Стэцева Гапка как раз для того. Девушка взрослая, и работница хорошая, и…

Тут кум, выручая жену, принялся заново перечислять достоинства Стэцевой Гапки. Да только достоинства! А не сказал того, что она болтуха, и гулящая, и, как гадина, недобрая. Да и дала бы она тем детям, ой дала! Да и омыла бы она их проклятиями… ой омыла! Да и обстирала бы их кулаками… ой обстирала!

— Впрочем, как знаете, — закончил неутомимый сват. — Делайте, как хотите. И не думайте, что это моя сестричка, и я за нее потому так… Упаси Боже! Я от чистого сердца, потому что вижу, что она как раз вам пришлась бы в пару. Говорю вам: две нивы, и пара быков, и две коровы, а хотя, как знаете, а я от чистого сердца… Ну, будьте здоровы! И не скучайте! Пусть вас утешит Бог. Будьте здоровы!

— Идите здоровы! Спасибо вам, что уважили мою покойную, а меня развлекли. Спасибо вам!

Распрощались.

Закрыв ворота, Василь медленным шагом шел в дом, раздумывая над советом доброго соседа.

— Две нивы, и две коровы, и пара быков… нечего говорить, дело хорошее. Не без того оно, чтобы старик ее и наличными кое-что бы дал… на то уже сваты… Тогда можно было бы наемного работника найти да и сеножатку докупить…