Материалы биографии

Оживленные вечерние чаепития, домашние поэтические чтения оказались источниками высокого напряжения. К тому же рядом исступленно работал художник Борис Свешников, который совсем молодым провел восемь лет в лагерях вместе с Аркадием Штейнбергом, а в начале 1950-х жил рядом, у Штейнбергов в Тарусе. Эдик начинает рисовать. Настольной книгой художника становятся «Письма» Ван Гога. По совету отца он свободно копирует рисунки Рембрандта, ежедневно работает на натуре. Пейзажи Тарусы, излучины Оки видятся Штейнбергом в зеркале вангоговской экспрессии.

Здесь же, в Тарусе, летом 1959 года происходит знакомство Эдика со сверстниками, студентами художественного факультета ВГИКа, прибывшими на практику.

Обзаведясь друзьями и как бы завершив «самообразование», осенью 1961 года Эдик перебирается в Москву. Он поселяется в доме родителей на улице Карла Маркса, бывшей Басманной, недалеко от тех мест, где в XIX веке жил Петр Яковлевич Чаадаев – оригинальный русский религиозный философ, которого позднее полюбит цитировать художник. Семнадцатиметровая комната типичной сталинской коммуналки, где он вместе с матерью и братом обитал до возвращения отца, превращается в «ателье» и становится местом встреч младшего поколения художников московского «подполья».

Своей нищетой комната напоминала горьковскую ночлежку (с той только разницей, что стены ее были увешаны картинами), в ней теснились люди, которые могли по двенадцать часов в сутки самозабвенно работать. О том, что Ван Гог при жизни продал всего одну картину, здесь знал каждый. И Штейнберг вполне осознанно выбрал для себя путь «нестяжательства» в искусстве.

В эту пору палитра художника начинает подчиняться монохромной сумеречноохристой тональности. Штейнберг пишет портреты друзей, создает первые сюжетные композиции: «Дворник», «Продавец цветов», «Татарская свадьба», «Ты не получишь воздаянья» и т.п. В персонажах работ этого времени проглядывает некоторое внешнее сходство с автором, отчетливо читается романтизация собственного образа жизни. Как некий эпатажный жест рождается серия белых абстракций, выполненных нитрокраской с густой фактурной поверхностью, вскоре уничтоженных самим художником. Не имея денег на холсты и подрамники, Эдик много работает на бумаге (тушью, акварелью, карандашом). Работы этого периода он в основном раздаривает друзьям, лишь некоторые из них сохранялись в мастерской.

Весной 1962 года известие из Тарусы о смерти Марьи Ивановны, вдовы замученного в 1920-х годах священника, вносит новый мотив в творчество Штейнберга. Эта смерть рождает для него идею воскресения, идею временного и вечного. С одной стороны, погружение в мир поэзии и жизни Блока, с другой – реальная смерть близкого человека высокой веры, доброты и жертвенности открывают художнику смысл женского архетипа как субстанции духовной красоты. Женская фигура, горизонтально распластанная на пейзаже в работах художника этого периода, неосознанно повторяла композиции древних плащаниц Богородицы, а музыкально-ритмическое ощущение некоего вселенского ландшафта делало картины Штейнберга созвучными символическим полотнам Врубеля и Борисова-Мусатова, закончившего свою жизнь в Тарусе.

В то время как художника все более манит к себе мир вечных смыслов, жизнь его протекает далеко не безоблачно. Дважды его привлекают к суду за «тунеядство». Он устраивается на работу то ночным сторожем, то вахтером и, наконец, рабочим в Суриковский институт. 3десь у него появляется возможность подбирать старые кривые подрамники и закрашенные холсты, которые он отмачивает, отстирывает и пускает в работу. Иного способа иметь их не предвиделось. В связи с разгромом Н. Хрущевым выставки в Манеже зимой 1962 года художник лишается и последней надежды на единожды возникшую жалкую помощь от молодежной секции МОСХа.

В 1964 году родители Эдика перебираются в Москву, и художник практически лишается места для занятий живописью. В результате длительного обмена он получает шестиметровую каморку в огромной коммунальной квартире. Здесь он продолжает работать с тем же фанатизмом. В этом мини-ателье у Штейнберга начинают бывать старшие представители московского «подполья» – В. Вейсберг, О. Рабин, Ю. Соостер, – признавая в нем младшего собрата и единомышленника. «Диплом» на законное пребывание в «подполье» ему выдает собиратель М. Шагала, В. Кандинского и К. Малевича – Георгий Дионисович Костаки, приобретая две его работы.

К 1965 году палитра художника начинает заметно высветляться и приближаться к пастельной. Переливающаяся перламутровая поверхность холста, его подвижное вибрирующее поле обволакивают странные органические формы: камни, раковины, черепа, силуэт мертвой птицы, рыбы. Эти формы мыслились художником как знаки или идеи, напоминающие о вечности. Среди них художник находит свой собственный мир, в котором он начинает естественно дышать и работать.