Маздак. Повести черных и красных песков

Дождь не переставал, и мокрые листья мягко оседали под ногами. Голые ветки стыли во тьме, подрагивая под ветром, дующим от реки. Ни единой души не было в саду дасткарта, куда впустил его охранявший въезд Фархад-гусан. И другой азат не спросил по арийской сдержанности, что понадобилось там беглому дидерану…

Авраам обошел намокшую стену, постоял у калитки, и ноги привели его к платану. Была середина ночи, и не знал он, что делать. Так и стоял он, пряча всякий раз голову в плечи, когда ветки. стряхивали с себя темную воду…..

И пришла к платану Белая Фарангис. На черные, раздираемые ветром тучи смотрела она, подняв к небу лицо. Авраам знал, что это его она ждет. Он вышел из-за платана, взял ее стынущие руки. Она покачнулась и вдруг заплакала громко и несчастно, как и всякая женщина:

— О-о, тебя не убили… Ты жив, жив!..

Покрывало съехало набок у нее с головы. Она не отпускала Авраама и локтем размазывала слезы по лицу. Краска от сведенных бровей расплылась по щеке и у рта, дергался подбородок, нос сморщился от плача. И совсем некрасивой стала Фарангис…

— Ты жив, Абрам!..

Он сказал, что должен увидеть Сиявуша, и она сначала не поняла. Потом кивнула головой и стала обтирать лицо краем покрывала. Не спросив ни о чем, повела она Авраама к калитке…

В комнатах ее прятался Сиявуш. Она привела Авраама к нему и села в стороне, закрывшись тяжелым шелком. Фонтан неслышно извивался по синим каменным ступеням, и воитель Сиявуш сидел безразличный, в ремнях, с волчьим кулоном на груди. Про то, что знал от цыгана Рама, сказал ему Авраам…

Когда вышли в сад, в другой одежде уже была Белая Фарангис. Медные носки шнурованных дорожных туфель выглядывали из-под плотного коричневого плаща, кожаная накидка закрывала голову. И не смотрела она уже на Авраама. Он видел, как тонкий серпик достала она из-за подушки…

Вздыхал от тихого дождя сад при дасткарте. На стене у водостока недвижен был черный человек, и только длинные староперсидские усы колыхались от ветра. А может быть, показалось Аврааму, и была это просто, тень от мокрого, утерявшего листья дерева…

С ними ехала Белая Фарангис, отставая на полконя. Сзади скакали два азата-горца в башлыках и с волчьим знаком Испахпатов на груди. Рам ехал впереди всех, выбирая дорогу.

Цыгане-домы, обжигающие в безлюдных горах деревья для варки железа, рассказали ему, что провезли мимо них светлолицего человека с кожаным щитом на глазах. И живущий в Чертовом Провале старик подтвердил, что это и есть царь царей. А в замке на скале заточили его за то, что разрешил цыганам жить на одном месте. Не позволялось им раньше строить стены от ветра и оставаться на ночь под крышей в селениях Эраншахра…

В каменной стене между туч выбили узкие бойницы, а те, кто сделал это в неведомые времена, превратились в белых сычей и кричат во тьме, чтобы не уснула стража. Заххака, змея-людоеда, держали здесь перед тем как приковать к Демавенду. Шепотом сказанное слово нескончаемо гремело и билось о камни, поднимаясь со дна ущелья. Вечная ночь была внизу, и звезды не уходили с неба. Имени не имело это место…

Лишь старый цыган жил у начала ущелья, потому что объезжали люди нечистую скалу и даже воду не пили из. текущей оттуда речки. До земли были волосы у старика, и страшно было смотреть в его черные уснувшие глаза. От века, нестриженные ногти на руках и ногах стучали о камни, когда передвигался он от своей пещеры вверх, к замку.

— Называющий себя Маздаком — наш цыган!..

Это было первое, что сказал он Аврааму.

Не такой уж безумный был старик, который убирал в замке и возил туда воду. Каждое утро шел он наверх по узкой, высеченной в скале дороге, ведя над пропастью слепого мула с мехами по бокам. А днем, когда слабый свет появлялся в небе, уходила туда цыганка, завернутая в цветное — красное, желтое и синее — покрывало. Кувшин с козьим молоком несла она на плече…

В заброшенном становище среди леса стали жить они, и Рам свел его и воителя Сиявуша с этим стариком. Словно падающий град сыпалась речь Рама, а старик слушал и качал головой. Временами он засыпал…

— Старый дом придумает! — заверял их Рам.

Так, домами и луриями, называли себя цыгане. Рам рассказал ему, что вовсе не призывал их царь Бахрам Гур для развлечения людей в Эраншахр. Когда-то, много веков назад, имели землю домы. Богатые города и селения стояли на берегу великой реки в их стране. Но пришли арийцы и все разрушили. Мужчин убивали они, а женщин забирали для себя. В лес убежали уцелевшие домы, и только обжигом деревьев разрешили им заниматься. А те, кто остался, просили подаяние, пели и играли, потому что нет на земле добрее и веселее людей.

Но раз в сто лет выходили домы из леса. Они шли в селения и брали себе все, что хотели, ибо на их земле это выросло. Правители высылали войско, которое избивало и топтало слонами не знавших оружия домов. И луриев-музыкантов ловили и убивали в селениях. Куда придется, бежали цыгане тогда от родины своей — Индии…