Меч ангелов

– Господи, Боже мой, – стонал я, – я так сильно хотел бы обо всем этом позабыть!

Потом я вслушался в эхо своих слов и понял вдруг, что не помню, какую обиду только что желал скрыть в пропасти забвения. Помнил только своего Ангела-Хранителя и был уверен: то, что он сказал мне, было чрезвычайно печальным и ужасающим. Но я не мог отыскать в своем сознании тропу, что вела бы к этому знанию, и что-то говорило мне: поиски этой тропы могут плохо закончиться для Мордимера Маддердина, того, чьим искренним желанием была лишь скромная жизнь в тени.

Послесловие

(к 1-му изданию)

В письмах, которые получаю, и в дискуссиях на интернет-форумах вокруг моих книг возникает множество вопросов, упреков или сомнений. Я решил упорядочить их в несколько групп и ответить по случаю выхода этой книги. Но при этом я решительно настаиваю, чтобы вы ознакомились со следующим текстом лишь после чтения рассказов, помещенных в «Мече Ангелов». В общем-то, данный текст должен был стать послесловием, но из опыта я прекрасно знаю, что у послесловия шансов быть прочитанным Читателем куда меньше, чем у предисловия.

На сколько томов планируешь продлить дальнейшее повествование о Мордимере?

На данный момент вышли три сборника повестей: «Слуга Божий», «Молот ведьм» и «Меч Ангелов», который вы держите в руках. Четвертый – «Ловцы душ» – будет выпущен, скорее всего, летом или осенью 2005-го и на данный момент в основном уже готов. Пятая книга о Мордимере будет, скорее всего, романом, выход которого я планирую на первую половину 2006 года. Будет повествовать о событиях, что наступят сразу после завершения последнего рассказа из четвертого тома[28].

Тебя порой обвиняют в эпатаже чрезмерной жестокостью. Что на это скажешь?

Сперва следует уточнить некоторые моменты. Действие книг об инквизиторе Мордимере Маддердине происходит в пространстве альтернативной истории, в которой Христос сошел с распятия и покарал своих преследователей, а потом основал Царство Иисусово, распространявшее свое влияние примерно на территорию тогдашней Римской империи. В этом мире основами христианской религии оказываются не прощение или милосердие – самым важным здесь стало покарание грешников. Именно отсюда – измененные слова в «Отче наш», которые в том мире звучат следующим образом: «и дай нам силу, чтобы мы не простили обидчиков наших», отсюда и молитва, что начинается словами: «Господь, давший Слово и Меч народу своему».

Учитывая эти принципы, жизненное пространство Мордимера остается еще и слишком добреньким. Я много лет интересуюсь историей (не только позднего Средневековья и раннего Возрождения, но именно они важны для нас в данном случае), что, кроме прочего, проистекает из моей университетской специализации по истории государства и права. И я ручаюсь, что реальная жестокость, с которой реальная европейская цивилизация имела дело в Средних веках – да и вплоть до самого ХХ столетия, – несравненно больше, чем та, что представлена мною в повестях. Достаточно прочесть протоколы инквизиционных процессов, ознакомиться с историей крестовых походов, конкисты или европейских войн, вспомнить конкретные нормы уголовного права и процедуры наказаний, особенно те, что применялись на территории Германии.

Необходимо также весьма отчетливо сознавать, что представления средневекового человека о смерти и страдании были диаметрально противоположны таковым у современного человека. Полагаю, что лишь немногие из моих Читателей непосредственно сталкивались с проявлениями жестокого насилия либо со смертью. А вот для человека, живущего в Средние века либо в эпоху Возрождения, это было ежедневной реальностью. По всей Европе проносились войны и восстания, а солдаты и бунтовщики вели себя с гражданским населением так, как для нас с вами совершенно не представимо. Сажание на кол, распарывание животов беременным женщинам, зажаривание на вертелах, сдирание живьем кожи, сожжение жителей, что ищут защиты в святынях, – обычное поведение для тех времен. И даже если кому-то посчастливилось жить в странах относительно спокойных, то и там случались многочисленные экзекуции, которые для черни были чем-то вроде народного театра (и это не упоминая об опустошительных эпидемиях). Достаточно лишь вспомнить, насколько страшным мукам был публично подвергнут шляхтич Пекарский (покушавшийся на жизнь короля) в такой стране, как Польша, которая, говоря в целом, отличалась некоторой снисходительностью по отношению к преступникам (понятное дело, снисходительностью относительной, но все ведь необходимо рассматривать на фоне эпохи).

С учетом всего перечисленного полагаю, что в моих рассказах почти не отражена жестокость эпохи, в которую пришлось жить главному герою. Причина проста: как читатель я не люблю характерного для многих авторов упоения насилием. В своих текстах позволяю представлять его лишь тогда, когда мне это необходимо для сохранения реализма.