Меч ангелов

– Амулет, который ты принес, служит для отправления кровавого обряда призывания демона, – сказал он. – Я бы даже сказал, что он – необходимый элемент такого обряда. Во время церемонии мужчина должен – в день своего пятидесятилетия – принести в жертву молодую девушку, чтобы вернуть себе молодость и витальную силу. Но существует два ограничения, которые весьма затрудняют принесение жертвы…

На этот раз он явно ожидал моих вопросов, потому я решил их задать:

– И каковы же эти ограничения, если позволено мне будет спросить, брате?

– Девушка, во-первых, должна быть невинна, а во-вторых… – он сделал паузу для лучшего эффекта, – …должна быть его дочерью, – и снова захихикал. – Чего только люди не отдадут за молодость и силу, верно?

Я не сказал ни слова, поскольку – а что было говорить? Я уже понял, каким был идиотом и как дал использовать себя старому Лойбе. Понял также, отчего купец столь тщательно хранил дочь свою перед мужчинами и отчего молодой человек, любивший Илону, столь отчаянно старался лишить ее девственности. Предпочитал, чтобы она возненавидела его, готов был предстать насильником, но не позволить ей погибнуть во время кровавого ритуала. Да что там: чтобы помочь ей, готов был стать жертвой мерзких содомитских игрищ Андреаса Куффельберга. И я понял, наконец, его последние слова. То бормотание «с… спа… асе…» должно было значить не что иное, как «спасена».

И конечно, похитителям достаточно было переждать те восемь дней, о которых говорили в подвале Йоханн с Оли. За это время миновал бы день рождения Лойбе, а вместе с ним миновала бы смертельная угроза для девушки. Но, увы, сперва ваш нижайший слуга, а затем и сам купец оказались настолько проворны, что сумели добраться до укрытия Швиммеров.

И стало совершенно понятным безумие старого Лойбе, поводы к которому чуть ранее казались мне весьма преувеличенными. Я помнил его отчаянный плач, волчий вой и бешенство во взгляде, которые уступили место болезненному отупению. Ведь он не столько охранял собственное дитя, сколько беспокоился о том, чтобы девушку не обесчестили прежде, чем он успеет принести ее в жертву демону… И отчаялся, когда утратил шанс на вторую молодость, несчастье же дочери не значило для него совершенно ничего.

Для меня оставалось загадкой только одно: каким образом Йоханн узнал о планах Лойбе? Подслушал некий разговор или подсмотрел темный ритуал? И отчего, зная, что может произойти, не уведомил Святой Официум?

Что ж, этого я не узнаю никогда, поскольку нынче Швиммер пояснял свои поступки пред лицом Господа и Ангелов Его. Но трудно было не отметить, что он сам был виноват, желая решить проблему собственными силами и не попытавшись довериться мудрости Инквизиториума. А мы ведь как раз для того и существуем, чтоб сражаться со злом, выслеживать и карать проклятую ересь. Мы присматриваем за спокойствием душ простых людей, и сколь же болезненно убеждаться, что те, кого мы изо всех сил охраняем, не доверяют нам так, как должно бы.

Забавным, однако, мне показался тот факт, что Лойбе полагал, будто мне обо всем известно, и что именно потому он приказал меня убить и пустился в бега, бросив все что мог (поскольку не был уверен, что я никому не передал никакой информации). В ином случае верх бы одержала осторожность и купеческая хитрость – не имея свидетелей своих злонамеренных поступков, он постарался бы представить дело так, будто это было обычное похищение.

Получалось, что в определенном смысле я, пусть и неосознанно, помог разоблачить демонический культ. Однако, признаюсь искренне, это принесло мне слишком мало утешения…

Я не думал, чтобы хоть кто-то в Амшиласе так уж ожидал мой рапорт, но я не намеревался ничего скрывать. Ибо одно дело составить отчет Его Преосвященству епископу Хез-хезрона, наполнив его умолчаниями, и совсем другое – пытаться обмануть монахов Амшиласа и связанный с ними Внутренний Круг Инквизиториума. Я знал, что это не закончится для меня добром, и не был настолько глуп, чтобы пытаться провернуть подобные штучки.

– Благословенны нищие духом, ибо их есть царствие небесное, – сказал я с горькой иронией, думая лишь о собственной нерасторопности.

Старый монах кивнул, а потом отвернулся и исчез за дверьми позади стола канцеляриста. Я же вздохнул и вышел в коридор, где уже дожидался новообращенный, который должен был указать мне дорогу к келье.

Ожидала меня непростая ночь, которую я полагал посвятить написанию рапорта, как меня и просили. Не было сомнений, что раньше или позже меня ждет справедливое наказание, но знал я и то, что приму его со свойственной мне покорностью, преисполненный печальной радостью и страхом Божьим. Я лишь осмеливался надеяться, что Святой Официум позволит мне смыть вину и отдаст приказ разыскать Ульриха Лойбе, чтобы привести его на допросы в Амшилас. Конечно, купец должен был прятаться далеко от Хеза, изменив имя, но я знал также и то, что никто и никогда не сможет сравниться с терпеливой любовью Инквизиториума, который, раньше или позже, найдет оказию, чтобы вернуть любого из грешников в лоно нашей благословенной Церкви.