Меч из красного льда

Райф глубоко вздохнул, позволяя холодному воздуху проникнуть внутрь грудной клетки. Он заинтересовался, в какой момент Таллал перестал говорить о поиске стекла молний и взамен начал говорить о них двоих. Взглянув на свои руки, Райф увидел, что они посерели от холода. Пальцы ныли, а культя на левой руке, где Мертворожденный отхватил кончик мизинца, выглядел лысой и уродливой. Рана зажила месяцы назад, но рубец шрама, оставшийся после шва, никогда не составит приятного зрелища. Это была цена пропуска к Увечным. Нельзя стать одним из них - и остаться целым.

'Ты вернешься?'

Райф сунул руки в складки орлийского плаща, надеясь выбросить из головы вопрос Мертворожденного. Солнечный свет прорвался сквозь дымку, давая слабое серебристое освещение, которое не заставляло даже казаться теплее.

Таллал поднялся, вставая. Из дальней палатки вышла фигура и направилась к огню. Судя по размаху плеч и легкому раскачиванию при ходьбе, Райф догадался, что это был старший брат ягненка, к которому он обращался ранее. Человек нес свернутый молитвенный коврик.

- У нас сейчас молитва, - сказал Таллал.

Райф встал. Ему было нужно подумать. В голове крутились безумные мысли. Представляют ли братья агнца, кого они спасли? Я наблюдаю за мертвыми. Они спасают их. Означает ли это что-то или ничего?

Таллал подошел встретить старшего и еще двоих, обменявшись несколькими словами на чужом языке. Ветер закручивал плащи вокруг их ног. Старший кивнул. Еще слова были сказаны, и затем Таллал направился обратно к Райфу.

- Мой брат спрашивает, не хочешь ли ты присоединиться к нашей молитве.

Райф был удивлен своим желанием согласиться. Он не предполагал оказаться причастным. Качая головой, он сказал:

- Возможно, завтра.

Когда он говорил, он понимал, что это ложь.

Таллал понял это тоже.

- Как хочешь.

Момент, когда Райф хотел что-то сказать, но не сделал этого, прошел. Как можно объяснить кому-то, что причина, по которой не хочешь молиться их богам - потому, что боишься быть пораженным ударом молнии? Кивнув Таллалу на прощание, Райф направился к палатке.

Брат ягненка остановил его вопросом:

- Как долго ты шел по Глуши?

Обернувшись, Райф легко улыбнулся. От фигуры Таллала, в широких одеждах и с закутанной головой, его отделяло расстояние шагов в двадцать. Пемза, сдуваемая с дюн, уже начинала засыпать отпечатки его ног.

- Слишком долго.

Таллал не улыбнулся Райфу в ответ. Его глаза были серьезными, и Райф в первый раз заметил вокруг них глубокие морщинки.

- Человек, который не знает, куда ему нужно, никогда не найдет выход.

Райф повернулся и пошел прочь.

Глава 7. Двадцать стоунов Глазастого

Марафис Глазастый всунул здоровую ногу в стремя и перекатился через круп коня. Серо-стальной жеребец помотал головой и ударил подкованными железом копытами по базальту, и Марафису Ножу пришлось укоротить поводья и слегка ударить по крупу, чтобы перехватить управление. Это был отличный зверь, и Нож не винил его за борьбу. Если бы кто-то сунул ему металл между зубами и вдавил две металлические шпоры в брюхо, он, скорее всего, делал бы то же самое.

Проклятье, как холодно. Небо к западу от Ганмиддиша приобретало тот цвет изъязвленного рта, что предвещал снег, и медленные воды на внутренней кромке речной излучины ускорялись у льда. В довершение не было ветра. Это был не лучший день для нападения на Крабьи Ворота, но по опыту Марафиса Глазастого, всегда было лучше нападать, чем ждать.

Он был внимателен, когда затягивал поясные и грудные ремни на нагруднике и спинном щитке. Такие мелочи, как небольшая подгонка по фигуре, которую любой двуглазый может сделать не думая, могли подвести его. И они присматривают за ним, не сомневайся. Эти высокопоставленные и могущественные бароны и их сыновья; он спиной ощущал их острые и критические пристальные взгляды. Мясников сын, вот как они его называли, но никогда - в лицо. Это не их манера. Лицом к лицу они предпочитали улыбаться и кивать ему - 'да, сэр'. Они побаивались его, конечно, но страх был интересной штукой, замечал Марафис, и чувство презрения к тому, чего боишься, облегчало уколы. Так что отпрыски лордов лично с ним были любезны - хотя их тошнило от этого - а в своем кругу поносили его как дурно воспитанную, свирепую скотину.

Не обращая внимания на сквайра, ждущего с его мечом, Марафис Глазастый развернул своего огромного боевого коня и посмотрел на море палаток, которое раскинулось на лесистой возвышенности к северу от реки.

Прошла четверть часа после рассвета, и странный туман ушел, но с освещенностью, на его взгляд, по-прежнему было что-то не так. Бароны потребовали самые лучшие и безопасные земли, строго вдоль скалистых утесов Волчьей, и их палатки из расшитого шелка и льна отражали неприятный цвет неба. Готовился завтрак, и судя по всему, бароны не отказывали себе ни в чем. Слуги помешивали в горшках, ощипывали пернатую дичь, подрумянивали сыр и растирали горошки перца. Какой-то дурак устроил коптильню, и заталкивал в нее целый бараний бок. Что они думают, что это день на турнирном поле?