В Москве пальба шла такая, как на фронте. Ухали пушки, бомбометы, слышались гулкие взрывы ручных гранат, захлебывались очередями пулеметы. На улицах, как в 1905 году, были сложены баррикады. А бывалые фронтовики, разобрав булыжные мостовые, вырыли окопы.
На площади перед Московским Советом горели костры. Солдаты раздавали с грузовика винтовки рабочим-красногвардейцам.
Фрунзе быстро взбежал по ступенькам парадной лестницы, на которых толпился народ. В одной из комнат он увидел несколько человек, склонившихся над картой Москвы. Остриями карандашей водили они по лабиринтам улиц и переулков.
— Вот здесь засели юнкера. А тут уже паши…
Фрунзе подошел ближе, склонился над картой, узнавая знакомые улицы, запоминая, где свои и где юнкера. И вдруг, глянув за зеленый обод Садовых улиц, Михаил Васильевич увидел исчерченный полу-стершимися карандашными пометками район Пресни, увидел, что есть отметина и на том самом месте, где он с дружинниками оборонял одну из последних московских баррикад.
И тогда он узнал эту карту — карту уличных боев 1905 года. Значит, кто-то берег ее двенадцать лет. Кто-то твердо верил, что она еще пригодится.
Внутри зеленого обода Садовых пестрели свежие пометки. Отряды красногвардейцев атакуют почтамт, телеграф, телефонную станцию. Надо как можно скорее вышибить юнкеров из этих важнейших пунктов. А главное — из захваченного юнкерами Кремля. Вот где сейчас решающий участок сражения!
Красногвардейцы из Шуи могли прибыть только через сутки, не раньше. Ждать в бездействии было не в характере Михаила Васильевича Фрунзе. Он узнал в Московском Совете, что самое напряженное положение сложилось у гостиницы «Метрополь». Юнкера, засевшие там, держали под огнем всю площадь между гостиницей и двумя театрами — Большим и Малым.
«Метрополь» был как последний заслон перед крепостью — Кремлем.
— Разрешите присоединиться к какому-нибудь из московских отрядов! — обратился Фрунзе к товарищам, склонившимся над картой.
Один из них поднял голову, взглянул удивленно. Фрунзе этот взгляд понял так: «А зачем еще спрашивать? Присоединяйтесь».
Придерживая хлопавшую по боку кобуру маузера, он выбежал на улицу. Перед Советом строился красногвардейский отряд.
— Михайлов? Вы ли?
Вот повезло! Красногвардейцами командовал молодой прапорщик, которого Фрунзе знал по Западному фронту.
Михаил Васильевич вместе с отрядом зашагал по Столешникову, по Петровке — к «Метрополю».
У Большого театра площадь была изрыта окопами. С чердака Малого театра по «Метрополю» бил пулемет. Ударили по разу пушки, стоявшие по обе стороны Большого театра. Начисто вылетели стекла из окон гостиницы, из широких угловатых витрин. Юнкера ответили огнем бомбомета.
— Уж который день бьемся, — говорил рабочий-красногвардеец, укрывавшийся вместе с Фрунзе в подъезде Малого театра. — Вон там, у лошадей, — он показал на колесницу Аполлона, венчавшую колоннаду Большого театра, — прямо под копытами наш пулемет стоял. Так эти гады обстреливать театр начали. Ну, наши и слезли. Жаль, если попортят такую красоту.
Узкими коридорами, переходами, лестницами Фрунзе добрался до чердака Малого театра. У пулемета, высунувшего шустрое рыльце в чердачное окно, лежали несколько солдат. Короткими очередями хлестали они по окнам «Метрополя».
— Вот что, — сказал Фрунзе солдатам, — сейчас пушки вовсю заговорят. А вы уж строчите без передышки. Чтоб никто и носа не высунул! Понятно?
— Чего уж понятнее, — ответил один за всех. Никто из лежавших у пулемета не спросил Фрунзе, кто он такой, почему командует. Как-то сами догадались, что пришел дельный человек, который собирается прижать юнкеров сильным огнем и под прикрытием пушек и пулемета атаковать гостиницу.
И те, что сгрудились внизу, у Малого театра, тоже без лишних слов признали, что командует ими не столько молодой прапорщик, с которым они сюда пришли, сколько тот человек, который присоединился к ним но дороге. Кто он, откуда, как его зовут — никто не знал. Одет он был как солдат и по всему походил на солдата— бывалого и обстрелянного.
По команде, поданной Фрунзе, пушки, стоявшие у Большого театра, начали бить по гостинице. Застрочил без передышки пулемет. Площадь окуталась дымом и едкой кирпичной пылью. Сразу заметно ослаб ответный огонь юнкеров.
— Пошли, — выдохнул Фрунзе.
Несколько шагов он и вправду шел как будто не спеша, а потом, не оглядываясь, почувствовал, что он не один, что за ним идут, и побежал вдоль стены Малого театра. Острая боль в ноге на какое-то мгновение заставила забыть обо всем. Нога, искалеченная в пятом году, подвернулась в колене. Превозмогая невыносимую боль, он побежал еще быстрее и первым очутился в проезде, что отделял гостиницу от Малого театра.
Фрунзе с разбегу вскочил в разбитую угловую витрину. За ним влетели сюда другие. А он опустился на пол, усыпанный осколками стекла, и, сморщившись, резко крутанул ногу. В колене что-то хрустнуло. Кажется, удалось вправить вывих.