Мечи свою молнию даже в смерть

Еще пара минут – и она рухнет.

Девочке было лет одиннадцать. Синенький купальник, очень худое тело, выпирающие ребрышки, такие же, как и у Патрины, худые и испачканные в саже костра ступни и кисти рук. У девочки были соломенно-золотистого цвета волосы и очень светлые глаза.

Мирикла напряглась, остановилась под деревом, прикинула количество и крепость сучков. Снизу они торчали из сосны в разные стороны, короткие, обугленные, – только ступню поставить на них, не больше. Видно, по ним девочка и забралась туда, наверх.

– Далеко видно? – как ни в чем ни бывало, спросила женщина, подходя к стволу. – Корабль видишь?

– Нет, – ответила та.

Голос у нее дрожал. Но, видно, характер этой девчонки был гораздо крепче и ее тела, и даже покачивающегося под ней сука. На побледневшем лице слез не видно.

– Э, значит, ты не видишь корабль! – с разочарованием протянула Мирикла. – Давай я тебе расскажу. Когда я была такой маленькой, как ты, я тоже очень любила лазить по деревьям. И я всегда мечтала, что когда-нибудь, забравшись на самое высокое дерево, я обязательно увижу корабль. Большой корабль, с парусами цвета индиго. Ты знаешь, что такое индиго? Я тебе сейчас расскажу. Индиго – это такая краска, которая…

Говоря так, Мирикла лезла на дерево. Сосна была теплой, нагретое дерево пряно пахло смолой, щекотало ноздри. Пальцы рук и ног Мириклы сразу стали липкими от смолы. Она тщательно рассчитывала силы, прежде чем взяться за тот или иной сучок. А излом под худой попкой в синей ткани уже заметно лохматился – волокна древесины лопались. Под ними шуршало прибоем Обское море.

– …краска индиго считалась волшебной. Она ярко-синяя… как твой купальник, только темнее… Вот, и я следила за насекомыми. Там, наверху, летают такие большие жуки с золотистой спинкой, и мне казалось…

Мирикла тяжело дышала. Ее ухо уловило треск древесных волокон. Малышка молчала, босые ступни пару раз соскользнули, царапая по коре. Но женщина была уже совсем рядом с девочкой. Светлые джинсы цыганки покрылись бурыми пятнами высыхающей смолы. Не отстирать. И вот она оказалась совсем рядом, стоя на суку буквально в двадцати сантиметрах и чуть ниже худенькой девочки. Теперь было видно, что у той глаза – не цвета индиго, а серо-зеленые. Но очень светлые и чистые. А на мизинчике ступни – лиловое родимое пятнышко, которое можно было принять за мозоль. Цыганка улыбнулась, тряхнула волосами, в которых звякнули изрядно поредевшие монисто, и предложила:

– Слушай, я думаю, ты очень неудобно сидишь. Ну-ка, полезай ко мне на спину. Осторожно. Я тебя придержу…

Сама она держалась за дерево только одной рукой и цепкими, превратившимися в коричневые крючья пальцами ступней. Девочка едва слышно всхлипнула и, отцепив одну руку, сначала коснулась плеча женщины, а потом забросила на него ногу и, наконец, упала на цыганку, стиснув руками ее шею, как обезьянка.

В этот момент снизу донеслось надрывное и раздраженное:

– Даня-аааа-Яааа-нааа! Чертовы уроды! Хде вы, наконец!

Сук с усталым треском обломился и полетел вниз. Черной корявой кочергой он грохнулся прямо под ноги особы в шафрановом платье. Она подняла обесцвеченную лохматую голову и увидала на дереве женщину, державшую ребенка совсем по-обезьяньи – на спине. Особа в платье вытаращила большие, глупые, блестящие глазища и завизжала пронзительно:

– Аааа! Серега!!! Беги сюда!!! Убивают!!! Ааааа…

Мирикла молчала. Руки девочки стиснули ее горло, поэтому говорить женщина не могла. Чувствуя, как кружится голова, цыганка цеплялась за дерево и потихоньку спускалась, нащупывая ногами скользкие от смолы торчащие сучья.

Тем временем внизу, под ними, народу прибавилось. Вся та же шафрановая девка бесновалась, колотя по песку толстыми, как булки, ногами; подошел лобастый мужик в костюме, за ним – Патрина и маленький мальчик. Шафрановая сразу выхватила его у Патрины и прижала к себе, не переставая визжать.

Мирикла была уже у самой земли. В этот момент к компании присоединился еще один человек. Огромный, как гора, коротко стриженный, рыжеватый. Его откормленное тело было затянуто в черную футболку и шорты с переливами. На мохнатых ногах – кроссовки с белыми носками. На лице – дорогие темные очки. Человек снял их и рычащим голосом обратился к своему бодигарду:

– Че тут за фигня?

Охранник усмехнулся уголком губ и легонько подтолкнул к шефу Патрину.

– Да вот… девочка с вашим сыном играла. А это… Я не знаю, только подошел.

Рыжеватый рассматривал берег. Взгляд его маленьких, с желтым отливом глаз был зорок: он увидел и оболомавшийся сук со свежей древесиной, и его прежнее место на стволе, и позу Мириклы, удерживавшей девочку.

Цыганка уже спустилась. Девка в шафране подлетела к ней, вырвала у нее ребенка и заголосила, будто случилась страшная трагедия:

– Ой-ойо-ооо! Цыганье проклятое! Рибенков украсть хотели… Я вам устрою щас! Все ваши волосья с медяшкой повырываю!

Рыжий поморщился и рявкнул на голосящую:

– Заткнись! Что было-то, Сергей?

Охранник уже понял, что надо гасить ситуацию.