Мечи свою молнию даже в смерть

– Нет. Это русские. Мы видели их с тобой в том парке перед большим театром в городе, помнишь? Они занимаются примерно тем же, чем и мы. Делают для людей доброе волшебство.

– Ага. Я помню их. Девочка с рисом и парень… с каким-то механизмом.

Мирикла усмехнулась: мол, какая разница.

– Есть еще один. Он… иногда много пьет вина. Но он в душе наш, ромский. Он талантливый, он пишет большие книги. Живет свободно, любит ходить босой, как мы с тобой, Патри… Но он далеко. Правда, с ним мне мысленно легче всего. Он нас любит, Патри, он восхищается нами. Как женщинами… И мной тоже, отчего я ему очень благодарна.

– Но откуда ты их всех знаешь?!

– Я видела их раньше. Так вот, я попросила бабушку Сану как-то сообщить им, передать. И Лель поскакал. Как был, на коне. Он их нашел, передал… Они скоро помогут нам. Тот, что писатель, все сделает, что нужно. И тот военный поможет.

– А почему мы к ним не придем?

Цыганка помолчала, оперлась о березу, застыла у ее ствола, прислонилась и прижалась щекой.

– ТАМ есть наш враг, Патри, рядом с ними. Мы погубим и себя, и их. Знаешь, что?

Она замолчала. Девочка ощутила это замешательство, прочувствовала, поэтому подошла к Мирикле и опустилась рядом с ней на траву, на корточки. Черные волосы рассыпались по белой верхней рубахе – тоже подарок Бено.

– Тебе пора замуж, – буднично произнесла Мирикла.

Патрина изумленно вскинула на нее глаза:

– За кого, Мири? И потом, мне только шестнадцать… Да, я знаю, у нас рано замуж выходят. Но за кого?

Мирикла посмотрела вверх. В небе, густо зачерненном темнотой, уже колкими точечками светились первые звезды. Потом она посмотрела на стоящую неподалеку березу. Это было старое дерево, с корой, уже топорщившейся разломами бересты, и у верхушки оно расходилось тремя стволами – может, это был след от удара молнии, а может, какие-то мутации произошли в молодом побеге. Мирикла прошептала:

– А вот мы и узнаем. Магический ритуал – покляпая береза!

– Покляпая? Ты не ошиблась, Мири?

– Нет. Покляпая. Помнишь, мы читали русские сказки? На такой сидел Соловей-Разбойник. На березе с тремя стволами…

– Да, я помню.

– Береза… пойдем к ней! А ты помнишь, мы читали кельтские руны? «Береза не приносит плодов, но растет без посева», – так о ней сказано. Месяц берез у кельтов – сразу же после зимнего солнцестояния, когда начинает прибавляться новый день… Как ты много уже знаешь, Патри! И как еще мало… Я иногда боюсь за тебя именно поэтому.

– Почему?

– С таким знанием нелегко жить. Тем более, замужем… Простой парень из табора, даже самый веселый и добрый, тебе не подойдет. Тебе нужен юноша с задатками чародея. Очень тонкий, Патри. И вот еще что: помни, что ты никогда не войдешь в традиционную общину. Как и я. Ты сможешь приезжать в гости, устраивать праздники. Но ты никогда не станешь своей. На тебе печать, и ты это знаешь.

– Какой аромат! Это пахнет береза?

– Да. Запах березы помогает от сглаза. Наши враги нас не видят, ведь табор Бено стоит в березовом лесу! Слушай меня…

Она пытливо посмотрела в глаза дочери. В сгустившихся сумерках белели только рубашка Патрины да ствол березы, и глаза девочки поблескивали искорками.

– Ты уже почти совсем взрослая… Стыд за свое тело тебе неведом. Ты сильнее многих в этом. И ты не боишься! И даже если сейчас кто-то за нами наблюдает…

– Мири, о чем ты?

– Разденься, – приказала Мирикла. – Сними с себя нательную рубашку. Помнишь, как мы танцевали у наших друзей на семинаре год назад? Это не стыдно. Это нормально… для нас, для шовани.

Патрина покорно разделась. На ней осталась только юбка, и свет вышедшей луны облил мягким, сиреневым ее хрупкие плечи и налитые молодые яблочки грудей. Разделась и женщина, не стесняясь своей уставшей уже, чуть опущенной груди. Сжимая в руках ткань, она проговорила тихо:

– Теперь надо обернуть нательную рубашку вокруг березы. И прижаться к ней… Ты с одной стороны, я с другой. Мы должны соединить руки и ноги, закрыть глаза и представить, что мы – кора. Понимаешь?

– Понимаю… – прошептала Патрина.

Женщины оплели дерево своими полуобнаженными телами, положили руки друг другу на плечи, сцепили вокруг ствола босые ступни. В ночной тишине пронзительно, упоенно пели цикады.

– Первый звук, услышанный ПОСЛЕ ЭТОГО, несет предсказание, – прозвучал последний шепот Мириклы.

Луна снисходительно смотрела на них с неба, выставив свой круг в промежуток кроны деревьев. Темнота обнимала их. От костров доносились звуки гитары. Но ни то, ни другое не могло быть предсказанием. В этой тишине лишь скребуще прозвучали слова Мириклы, произнесенные губами, почти прижатыми к бугристой, шершавой березовой коре:

– Пусть зерно света сойдет на твое брачное ложе. Прими жениха – открой свои объятья и впусти в них его. Смотри, благодать снизошла на тебя!

Тишина так загустела, налилась такой неимоверной плотностью, что должна была просто родить из себя что-то.