Сейчас Пилатик ехал к одному из пациентов этого диспансера, доставленного туда недавно с диагнозом delirium tremens, сиречь белая горячка. Но, по здравому размышлению, медики диагноз изменили.
Беседе с больным предшествовала встреча с главврачом. Больше всего Пилатик боялся услышать что-нибудь вроде того, что сообщил ему судмедэкперт: мол, у пациента Саватеева открылся третий глаз или обнаружился раздвоенный язык. Но врач, сравнительно молодой человек с физиономией рыночного рэкетира и в модных очках без оправы, ничего страшного не сказал.
– Ну, что мы имеем, – говорил он разочарованно, раскладывая перед следователем какие-то бумаги с разноцветными кругами, квадратами и невнятными рисунками. – Первоначально диагностировали стопроцентный делирий, сейчас можно с уверенностью говорить об обострении долговременного шизофренического синдрома, осложненного опухолью мозга. Вот рентген.
– А мозг-то сам… есть? – с опаской осведомился Пилатик.
Врач удивленно посмотрел на него.
– Странный вопрос… Как бы он тогда жил?!
– Да вот. Живут некоторые.
Психиатр деликатно усмехнулся плоской, по его мнению, шутке и продолжил:
– Рентген мы сделали сразу. Обнаружили образование в левом полушарии мозга и, возможно, инородный предмет. Надо делать трепанацию черепа. Судя по всему, он не воевал, ранений не имел… Это не осколок Великой Отечественной. А прибор, к сожалению, не показывает подробно. Инородное тело слишком уж внедрилось в мозговую ткань, да в придачу оказалось зажато между пластинами черепа. Что-то вроде звезды.
– Пятиконечной…
Психиатр укоризненно посмотрел на следователя: вот солдафонщина!
– Шестиконечной! – поправил он с досадой. – Впрочем, это все. А что я вам сказать хотел, так это… м-да. Вот смотрите.
Он положил перед Пилатиком кучу трогательных рисунков: девочка с собакой, женщина с шариком, семейство в парке. Рисунки почти детские, неумелые, без перспективы и теней. Пилатик равнодушно уставился в детское творчество.
– А что это у них в головах у всех? – удивился он. – Палки какие-то… Трубы?
– Иголки, – пояснил психиатр, улыбаясь. – Это я вам показал рисунки классических шизоидов, сделанные в период обострения. Все они рисуют иголки в голове изображаемых субъектов, бессознательно, отражая таким образом ощущение собственных постоянных диких головных болей. А вот наш гражданин Саватеев ничего такого не рисует. Один раз нарисовал какого-то индуса в чалме, второй раз – голую, простите, женщину с этим, простите… ну, вы поняли!
– В третий? – с надеждой спросил следователь.
– А на третий раз отказался. Вам надо, говорит, вы и рисуйте! Вообще, должен сказать, для шизоида на редкость здоровая реакция.
– Я могу с ним поговорить?
Психиатр покачал головой.
– Боюсь вас огорчить, товарищ… Пилатик. Во-первых, у него не прошел реабилитационный курс, мы ему колем сильные нейролептики. Во-вторых, у него только сегодня утром была вспышка сумеречного состояния, а он… он – буйный. По потолку бегает, как муха.
– Правда?
– Ну, – врач сконфузился, – это санитары так шутят. Говорят, видел кто-то… Здоровых мужиков раскидывает в стороны. Ну, что я могу для вас сделать? Могу дать возможность глянуть на него в закрытой палате. Через глазок.
И Пилатик глянул. В окуляр глазка, открывающего вид на всю одиночную палату камерой-обскурой и чуть искажающего предметы, он увидел высокого костистого старика в белом, босого – неимоверных размеров ступни, желтые и измозоленные, как у Вечного Жида, постоянно приплясывали, находясь в беспорядочном движении. Приплясывали бы и руки, если бы не были стянуты за спиной белой смирительной рубашкой, в которой старик с отросшей бородой и совершенно лысым блестящим черепом походил на индийского брамина. Он что-то бормотал, кругами ходил по палате, а иногда внезапно начинал метаться и биться головой об обитые пробкой стены.
Пилатик уже был готов совсем увериться в сумасшествии одного из главных фигурантов его дела, как тут Саватеев подбежал и глянул в глазок. И Пилатик едва подавил изумленный вскрик: глаза безумца жили совершенно отдельно от его истерзанного болезнью тела. Это были глаза здорового человека! Они лениво усмехались и смотрели на Пилатика со странным, леденящим душу холодом существа, во много раз более могущественного, чем все эти санитары и доктора вместе взятые.