Мечтатель Стрэндж

Посему они облачили свою тоску в цинизм, что сравнимо с тем, как тьму облачают в смех – для самосохранения, только более уродливого. Тем самым дети ожесточили себя, приняв решение отвечать на ненависть ненавистью.

Сарай посадила мотылька на Хайву, сестру Ари-Эйла, и на других жителей в других домах. По всему городу она окуналась во сны Плача. Большинство из них были обыденными, словно бухгалтерский учет, заученный разумом наизусть. Но некоторые сны выделялись из общей массы. Один мужчина танцевал с женой соседа. Другая старушка охотилась на равида с одним лишь ножиком из демонического стекла. Беременная женщина представляла, что ее ребенок родился голубым, и надеялась, что он был голубым от смерти, а не голубым от богов.

Хайве снился брат.

Два ребенка игрались в саду. Простой фрагмент памяти. Там было мертвое дерево, и Ари-Эйл поднял Хайву на плечи, чтобы она могла развесить бумажные цветы на ветках. Как и большинство деревьев в Плаче, оно уже никогда не зацветет. Но они делали вид, что оно все еще живое.

Сарай стояла неподалеку, невидимая для их глаз. Даже если бы она захотела, чтобы ее заметили, это было невозможно. У ее способностей имелись ограничения, о чем она знала благодаря своему большому опыту. Поначалу она делала все возможное, чтобы привлечь внимание людей. Перекатывалась по земле и шипела, но ее никогда не слышали, щипала их, но ее никогда не чувствовали. В чужих снах она была призраком, которому не суждено предстать перед глазами.

Теперь девушка к этому привыкла. Она наблюдала, как дети украшают мертвые ветки бумажными цветами, и задавалась вопросом: это все, на что могут надеяться жители Плача? На имитацию жизни.

Разве она жила иначе?

Что она тут делает, в этом доме, в этом сне? Если бы ей хотелось заслужить похвалу Миньи, она бы не сдерживалась, а использовала нежность и горе Хайвы против нее. В арсенале Сарай было множество ужасов. Она сама была арсеналом ужасов. Все эти годы девушка собирала кошмары – но где еще их хранить, если не в себе? Она чувствовала их всем своим естеством – каждый образ, картину испуга и плохого предчувствия, стыда и потрясения, страдания, кровопускания и агонии. Поэтому Сарай больше не осмеливалась мечтать: ведь в своих снах она была, как любой другой мечтатель, во власти собственного подсознания. Когда она засыпала, то была уже не волшебницей или мрачной поработительницей, а просто спящей девочкой, не владеющей своими страхами.

В детстве Сарай без колебаний наполнила бы сон Хайвы жуткими видениями ее мертвого брата. Она заставила бы его умирать сотней способов, каждый отвратительнее предыдущего. Или же превратила бы мальчишку из милого воспоминания в хищную нежить, которая толкнула бы сестру на землю и впилась зубами в ее череп, после чего девочка проснулась бы с криком на устах.

Однажды Сарай представила бы себе радость Миньи и сотворила бы худшее.

Но это в прошлом.

Сегодня она представила радость Хайвы и сотворила лучшее. Вспомнив Спэрроу, свою очаровательную Орхидейную ведьму, она пожелала, чтобы мертвое дерево вернулось к жизни, и наблюдала, как то покрывается листвой и почками, пока двое ребят из воспоминаний водили вокруг него хоровод и смеялись. В настоящей комнате, где девочка развалилась в кресле у тела своего мертвого брата, ее губы расплылись в нежной улыбке. Мотылек слетел с брови, и Сарай покинула сон и взмыла обратно в ночь.

Забавно, как человек годами может видеть только то, что хочет видеть, и выбирать мишень для своего гнева с той же легкостью, с какой выбирает сорочку, оставляя другие висеть на тонких крючках из мезартиума. Если бы гнев был сорочкой, то Сарай годами носила лишь одну: Резню.

Как хорошо она знала ее по снам! Смотрела снова и снова, как та воплощалась в разумах мужчин, которые ее начали, – чаще всего в разуме Эрил-Фейна.

Блеск клинков и лужи крови. Мертвые Эллен на полу и убившие их мужчины, переступавшие через тела женщин. Животный страх, мольбы маленьких девочек и мальчиков, достаточно взрослых, чтобы понимать, что происходит. Вопли и блеяние младенцев, слишком маленьких, чтобы понять, но заразившихся страхом старших. Все крики: вычитаемые один за другим, словно целью была тишина.

Цель достигли.

В тот день в мире затихли почти тридцать голосов, и это не считая шестерых богов и дюжины людей, которые, как и Эллен, попались под руку. Если бы не Минья, в тот день Сарай, Ферал, Руби и Спэрроу стали бы еще четырьмя крошечными тельцами в яслях. Это сотворили люди. Они убили детей. Неудивительно, что Сарай стала Музой ночных кошмаров, мстительной богиней, отравляющей сны.

Но, как она уже сказала Фералу, ее ненависть давно исчерпала себя.

Самое ужасное – о чем она не осмеливалась говорить – было то, что, дабы использовать людские страхи, ей приходилось в них жить. Но нельзя делать это на протяжении четырех тысяч ночей и не прийти к пониманию, вопреки своей воле, что люди тоже были жертвами. Боги правили как настоящие монстры и заслуживали смерти.

Но вот их дети – нет. Не тогда и не сейчас.