Полудемон медленной степенной походкой подошел к истекающему кровью опциону. Он заглянул в испуганные глаза человека и с гордостью произнес:
— Мой отец — Плуофер, демон свинца. Свинец не боится лучей.
Полудемон сделал небрежный взмах рукой: шип надломился, тело опциона рухнуло на пол.
Сию же секунду в комнате появился проводник. Он упал на колени подле мертвого легионера и, словно голодный пес, стал слизывать теплую кровь с земляного пола.
— Я уже почти наружу поднялся, — говорил нечистый, прерывая трапезу. — А как выстрелы услышал — обратно побежал. А вы тут уже все.
Полудемон снисходительно потрепал проводника за серые косы.
— Отнеси тела к остальным. Их нужно держать в холоде.
Издалека их легко было принять за живых людей: отец и дочь, замотанные в шкуры, неспешно шли вдоль высоких сугробов. Черные птицы, потревоженные их неторопливой поступью, вспархивали с заиндевелых кустов и улетали высоко — к сумеречному полумесяцу леса наверху.
Они ненадолго останавливались возле черных деревьев, срывали ягоды и съедобные листья, срезали кору и рассовывали свои находки по торбам. Нарочито медленно, будто и не было мороза, они раскапывали снег, чтобы добыть грибы-льдянки.
От внезапного шума отец встрепенулся. Выпрямившись во весь рост, он глянул на заснеженную пустошь и охнул: возвышаясь над сугробами, сквозь белую пелену плыли сутулые абрисы всадников. Они шумно переругивались, а их ездовые свинопсы заливались прерывистым хрюкающим лаем. Одно из животных жадно нюхало воздух. Широким черным пятаком оно припало к земле, вспахивая снег. Взяло след.
— Храни нас, Хозяин могил. — сказал мертвый мужчина.
Он схватил дочку за шиворот и силой потащил через снег, петляя вокруг теневых сосен, кустов зимней жимолости и ночной бузины. Хрюкающий лай свинопсов и яростное улюлюканье всадников становились все ближе. От страха девчонка разжала пальцы, и торба с едой, так старательно собранной, утонула в снегу.
— Уже не убежать, доченька. Они заберут нас обоих.
Он приказал девочке лежать без движения. Мертвец остервенело загребал руками, закапывая свою дочь в мох и колючий лапник теневой сосны.
— Когда меня поймают, я буду кричать «Шууууууу, шуууууууу» — поняла? Дождись, пока меня не будет слышно, поняла?
Девочка медленно кивнула.
— Хорошо. А теперь прощай, доченька.
Живой труп поцеловал дочь холодными, вымороженными губами. Спешно прикопал девочку снегом: остальные следы скроет метель.
Быстро — насколько мог — он побежал прочь.
— Эй, пидоры-живоебы! — кричал мертвец. — Мой мертвый член играл за щеками ваших мамаш! Вы же любите мороженое мясо, сучата? Эй! И для вас есть дюйм-другой!
Ноги медленно, но верно, несли его все дальше от временного убежища дочери. К счастью, трое всадников последовали за ним.
— Паскуды живоходящие! Ненавижу вас! Ненавижу! — Мертвец орал как можно громче; он скорее понял, чем почувствовал, как что-то пронзает его насквозь. Резкий рывок сзади, и он повалился в снег. Сработал гарпунный арбалет.
Свинопсы окружили шипящее умертвие очень-очень быстро. Будто сухое полено, своими широкими пятаками они катали жертву друг другу; если бы не крепкие кожаные намордники, то изогнутые клыки тварей давно бы распороли промороженную плоть, и мертвец, кусочек за кусочком, перекочевал бы в ненасытные желудки.
Древко копья перевернуло жертву на спину. Он увидел лица своих преследователей: три чернобородые, покрытые струпьями рожи.
— Ничего, сгодится, — прошамкал самый молодой. — Крепкий сукин сын. Его можно в яму: хозяин за него даст, пожалуй, пять унций пороха и по свинцовому ножу.
— Закатай губу, гнилая белка. Ножи бы дал за целого! А мы его продырявили. Я бы и на пять унций рассчитывать не стал. Умва, ну-ка. Вяжи его, и поехали назад.
Оживший мертвец поморщился, когда Умва широко улыбнулся, показав гнилой обрубок языка. Немой наездник громко зачмокал, достал из седельной сумы бечевку и спеленал свою добычу. Одной рукой, будто вязанку хвороста, невысокий широкоплечий мужчина закинул пленника на седло и уселся рядом. Он пришпорил своего свинопса, и огромная шестисотфунтовая тварь с воем понеслась сквозь сугробы.
— Шуууууууу! Шууууууууу! — кричал мертвец.
Во мхах, спрятавшись под снежной шубой, зашевелилась испуганная мертвая девочка. Она хотела плакать, но вороны давным-давно выклевали ей глаза.
Обдуваемая ледяными ветрами, девочка шла по скользкому склону глетчера. Резкие порывы то и дело отбрасывали ее назад, но она снова поднималась на ноги и терпеливо шагала домой.
Вот и заветная щель под камнем, а в ней узкий лаз. Мертвецкое незрение помогало девочке ориентироваться в темноте: она ловко огибала камни, проползала под толстыми корнями деревьев, словно крот расталкивала в стороны комья мерзлой земли.