Медленное убийство

– Когда папу в Афганистан отправили, мы в городке остались – мама же продолжала работать. Я помню тот день, когда к нам вечером пришел комполка с женой – она у нас врачом была – и сказал, что папы больше нет. Они за столом сидели, а я на диване играла. Помню только, что мама вскрикнула и тут же потеряла сознание. Они ее в чувство привели, на кровать уложили, я реветь начала… В общем, это был самый страшный день в моей жизни. Мама как-то сразу потухла. Только-только была молодая женщина, а тут вдруг – старуха. Работать она продолжала, а вот жить – нет. Я как-то ночью проснулась, а она с папиной фотографией разговаривает: «Кирюшенька, родной! Прости меня! Я ведь тебе так и не сказала, как же я тебя люблю! Я же без тебя теперь жить не смогу!» Я перепугалась, бросилась к ней, а она мне говорит: «Настенька! Твой папа был самый лучший человек на земле. Он меня отогрел! Он меня спас! Он меня ни разу ничем не попрекнул! Он просто очень любил меня и очень надеялся заслужить мою любовь. А я только сейчас поняла, как же я его люблю! А он меня теперь уже никогда не услышит!» Как же она рыдала! Словно у нее душа с телом расставалась. Видимо, это чувство вины перед папой ее, в конце концов, и убило. Оно ее изнутри выжгло.

– У нее была онкология? – спросила я.

– Да! И, когда это обнаружилось, было уже поздно что-то делать. Да и как делать, если в стране разруха, лекарств нормальных нет, а те, что есть, стоят безумных денег. А у нас они откуда? Военным же тогда зарплату по несколько месяцев задерживали, что уж тут о вольнонаемных говорить? Летчики-офицеры частным извозом занимались, а те, у кого машин не было, спивались потихоньку. Нам дедушка из деревни хоть какие-то продукты привозил, а у других и того не было.

– А родные со стороны отца? – удивилась я. – Они вам никак не помогали?

– Они были против того, чтобы папа на маме женился. У них в роду все военные в высоких званиях, а тут какая-то деревенская девчонка. Когда мама узнала, что папа погиб, она написала им, а они в ответ, что им об этом тоже сообщили, и больше ничего. Может быть, потому, что у них был еще и младший сын. Это они уже потом меня нашли. Когда второй сын в Чечне погиб. Он тоже летчиком был. Писали, что я их единственная внучка, просили переехать к ним.

– А когда твоя мама умерла?

– Это был май, я как раз школу оканчивала, когда она слегла, и стало ясно, что уже не поднимется. Бабушка приехала за ней ухаживать. Мама все ее просила: «Если увидишь Лешу, передай, что я ему все простила. Теперь Бог ему судья». Я тогда спросила у бабушки, что это за Леша, а она только рукой махнула – это, мол, далекое прошлое. Мама умерла, когда я на уроках была. Пришла домой, а ее уже нет. Дедушка приехал, и мы тело мамы в Полесное повезли, чтобы там на нашем участке похоронить. А потом мы с бабушкой в Тамбов вернулись – мне же экзамены надо было сдать. Конечно, после всего этого аттестат у меня троечный – когда мне учиться было?

– И что же ты в деревне делала?

– Телятницей была, – просто ответила она.

Неслабо обалдев, я посмотрела на ее руки – нет, это не были руки телятницы: узкая кисть с длинными тонкими пальцами подошла бы больше музыканту, идеальной формы ногти, тонкое запястье… Все это наводило на определенные размышления, и я спросила:

– Настя, у тебя в роду дворян не было?

– С маминой стороны – точно нет, – усмехнулась она. – Но я только лицом на маму похожа, а все остальное – в папу. Я его родителей много лет только по фотографиям знала, а когда наконец встретились, как-то не до того было, чтобы спрашивать. Да мне такая мысль и в голову не приходила.

– Так как же ты все-таки после того, что случилось, замуж за Алексея Ильича вышла? – недоуменно поинтересовалась я.

– Дедушка маму всего на год пережил – он ее очень любил, и ее смерть стала для него страшным ударом. И остались мы с бабушкой. Жили в основном с огорода. Тихо, скромно.

– Что же ты там замуж не вышла?

– За кого? – усмехнулась она. – Молодежь в город уехала, а те парни, что остались, такая шелупонь! А у меня пример отца перед глазами, других офицеров – я же среди них выросла. Мне последний сорт да еще и с браком не нужен.

– Не боялась старой девой остаться?

– Так я же понимала, что бабушка не вечная. Ее мамина смерть здорово подкосила. А тут еще и дед умер. Она совсем слабая стала. А папины родители, после того как меня нашли, постоянно писали и к себе звали. Вот я и решила: когда останусь одна, уеду к ним. А в Екатеринбурге уже буду думать, как свою жизнь устроить. Так им и написала. Бабушка в 2005-м умерла. Тихо так, во сне отошла. Святая смерть, говорят. Похоронила я ее, написала папиным родителям, что одна осталась, а они в ответ, что ждут меня с нетерпением. Вот и стала я в Екатеринбург собираться. Что-то выбросила, что-то раздала добрым людям на память, что-то продала, а главное, стала покупателя на дом искать – понимала же, что навсегда уеду. Когда подловку, чердак то есть, разбирала, я нашла там сумку старую, а в ней письма моей маме от Леши. В том числе и то последнее.