Медленной шлюпкой в Китай (сборник)

Не было ничего – ни посмертного письма, ни простой записки. Только на кухонном столе остались стакан, пустая бутылка из-под виски, миска под лед и два флакона пены для бритья.

Не исключено, что пока набиралась ванна, он, вливая в себя стакан за стаканом виски со льдом, неотрывно смотрел на флаконы с пеной. Кто знает, может, при этом думал:

Мне можно больше не бриться.

Смерть в двадцать восемь печальна, как дождь в декабре.

* * *

За следующие двенадцать месяцев умерло четверо.

Один в марте при аварии на нефтескважине где-то в Саудовской Аравии или Кувейте. В июне умерло двое. От инфаркта и в дорожной катастрофе. С июля по ноябрь все было спокойно, а в середине декабря не стало еще одной. Тоже ДТП.

За исключением первого самоубийства, у остальных не было времени осознать смерть, и они умирали моментально. Вроде как рассеянно поднимаешься по знакомой лестнице, а одной ступеньки – нет.

– Постели мне постель, – сказал тот, что умер в июне от инфаркта. – Что-то у меня побаливает голова.

Нырнул под одеяло, уснул и больше не проснулся.

Умершая в декабре девчонка была самой младшей из четырех, и вместе с тем – единственной женщиной. 24 – возраст революционеров и рокеров.

Дождливым вечером, в канун Рождества ее прямо размазал по бетонному столбу грузовик пивной компании.

Через несколько дней после последних похорон я, прихватив благодарственную бутылку виски, пошел возвращать только что вернувшийся из чистки пиджак.

– Спасибо тебе за все. Выручил.

– Брось ты. Все равно я им не пользуюсь, – смеясь, ответил приятель.

В холодильнике охлаждалась полудюжина банок пива, удобный диван слегка попахивал солнцем. На столе – только что вымытая пепельница и горшок рождественского молочая.

Приятель взял у меня запечатанный в целлофан костюм и убрал его в шкаф так осторожно, как опускают в берлогу едва заснувшего медвежонка.

– Хорошо, если пиджак не пропитался запахом похорон.

– Одежда-то – ладно. Для того она и нужна. Меня больше волнует, кто ее носит.

– А-а.

– Да, сплошные похороны… – Сев на диван напротив, он разливал пиво по стаканам. – Сколько всего человек?

– Пятеро, – ответил я, пересчитав по пальцам на левой руке. – Но на этом все.

– Думаешь?

– Кажется. Умерло уже достаточно.

– Как заклятье пирамид. Пока звезды плетут на небе хоровод, а тень луны покрывает солнце…

– Так и есть.

Покончив с пивом, мы принялись за виски. Зимние лучи вечернего солнца скользили по стенам квартиры, как по пологому склону.

– В последнее время плохо выглядишь.

– Разве?

– Видно, по ночам много думаешь.

Я хмыкнул и посмотрел на потолок.

– Я прекратил этим заниматься.

– Как?

– Становится хреново – начинаю уборку. Включаю пылесос, мою окна, протираю стаканы, двигаю стол, глажу рубашки, сушу подушки.

– А-а.

– А в одиннадцать выпиваю и ложусь спать. Только и всего. А когда по утрам обуваюсь, уже не помню почти ничего. Напрочь.

– А-а-а.

– В три часа ночи людям приходят в голову разные мысли.

– Пожалуй.

– В три часа ночи даже звери – и те думают о разных вещах, – сказал он, как бы что-то вспомнив. – Ты ходил в три часа ночи в зоопарк?

– Нет, – рассеянно ответил я. – Нет… конечно.

– А я один раз ходил. Упросил один знакомый. Вообще-то это нельзя.

– А-а.

– Странно это. Толком не объяснишь – как будто беззвучно расступается земля, и оттуда выползает нечто. И вот, это невидимое нечто, выбравшись под покровом ночи на поверхность, начинает беспредельничать. Как замерзший сгусток воздуха. Простому глазу не виден. Но животные-то его чувствуют. А я чувствую, что это чувствуют они. В конечном итоге земля, по которой мы ходим, тянется до центра Земли, и в этот центр втянуто огромное количество времени… Странно, да?

– Нет, – ответил я.

– Но больше идти не хочется. В ночной зоопарк.

– Уж лучше тайфун, да?

– Точно, – сказал он. – Тайфун – лучше.

Зазвонил телефон.

По обыкновению долгий клеточно-неделимый звонок от его клеточно-делимой подруги.

Устав его слушать, я включил телевизор. На 27-дюймовом экране цветного телевизора каналы меняются беззвучно от легкого прикосновения к кнопкам пульта. Плюс к этому шесть динамиков, благодаря которым создается ощущение, будто сидишь в старом кинотеатре.

Промотав все каналы по два раза, я решил посмотреть программу новостей. Пограничный конфликт, пожар в здании, плавание курса валют. Ввели ограничения на импорт автомобилей, проводился турнир пловцов-моржей, семейное самоубийство. Все эти события, казалось, где-то хоть как-то между собой связаны, будто на памятной фотографии об окончании средней школы.

– Что интересного в новостях? – спросил он, вернувшись.

– Все так себе, – сказал я. – Уже не помню, когда включал в последний раз.

– У телевизора есть одно прекрасное свойство, – подумав, произнес он. – Его всегда можно выключить.

– Лучше уж тогда не включать вовсе.

– Брось! – радостно засмеялся он. – Я и так человек добрый.

– Похоже на то.

– Ну что, хватит? – спросил он и нажал кнопку. Экран мгновенно погас. В комнате повисла тишина. За окном в зданиях зажигались огоньки.