Медовый месяц

И хотя имени он не называет, я отлично понимаю, о ком идет речь. Ему трудно произносить ее имя, потому что имя материально. И если он произнесет его вслух, то боль вырвется наружу и затопит все вокруг. А он должен держаться. Он не может себе позволить быть слабым и беспомощным даже сейчас. Даже на пороге смерти.

— В тот день, когда это случилось, я увидел оставленную на ее столе тетрадь. Это был ее дневник. Я понял это, когда начал читать его. Я понимал, что поступаю низко, что не должен этого делать, но не мог оторваться. Мне слишком важно было знать, что она думает, чем живет, чем дышит. Там было много всего… Я не стану все рассказывать. Но скажу главное — она написала о том, что раскаивается в своем поступке, что оклеветала тебя. Так она и написала — «оклеветала». Она собиралась мне во всем признаться, но не знала, как это сделать, боялась. Она была влюблена в тебя. Ты знал об этом?

— Да, — я кивнул. — Да, я знал.

— Почему ты мне ничего не сказал?

— Потому что я не…

Я не знал, что ответить. Вернее, знал, но не мог выразить словами. У меня вдруг ужасно разболелась голова. Все мысли перемешались, как овощи в салате. Дурацкое сравнение. Почему оно пришло мне в голову? Черт возьми, как здесь жарко! Или мне это только кажется? Я приложил руку к горлу, хотел ослабить галстук, но потом вспомнил, что сегодня я без галстука. Это привычка. А когда-то я терпеть не мог носить строгие костюмы. Предпочитал джинсы, свитеры, футболки. Впрочем, я и сейчас не люблю костюмы, но положение обязывает, что называется. Что за бред лезет в голову? Неужели я так боюсь посмотреть ему в глаза? Боюсь увидеть в них… себя, свое отражение.

— Ты сможешь простить ее? — спросил он, и я понял по его напряженному, изучающему взгляду, что этот вопрос очень важен для него.

— Я уже это сделал.

— Почему? Потому что она умерла?

Он все-таки смог произнести это слово вслух. И не вздрогнуть при этом, не закричать, не заплакать.

— Нет, не поэтому.

— Если бы она была жива, ты смог бы простить ее? Только не ври, — потребовал он.

— Да, — коротко ответил я.

Мой ответ был искренним. И он это понял. Я уже простил ее, в те минуты, когда…

— Скоро я встречусь с моей девочкой, — сказал он. — Я с нетерпением жду этой минуты. Она соскучилась без меня, бедная. Представляю, как ей одиноко и холодно там, под землей… Но я приду к ней и согрею ее, прижму к себе, и нам будет хорошо и уютно, как в детстве.

Должно быть, мой взгляд выразил замешательство, потому что он, криво усмехнувшись, пояснил:

— Не бойся, я не сошел с ума, хотя, признаться, мне бы очень этого хотелось. Безумие — это ведь тоже спасение от боли. Самое надежное спасение. Я понимаю, что несу бред, но я хочу верить в этот бред. Хотя бы немного. Иначе мне не выдержать. — Он снова прикрыл глаза и, помолчав, добавил: — У меня к тебе просьба. Поклянись, что исполнишь ее.

— Клянусь.

— Найди его. Найди этого подонка, который убил мою девочку! — Его руки сжались в кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. — Сделай все, чтобы найти его, и покарай самой страшной карой, слышишь?! Я должен сделать это сам, но боюсь, уже не успею. Сделай это за меня. Чего бы это тебе ни стоило. Ты сможешь?! — Он слегка приподнялся и впился в меня умоляющим взглядом. В его потускневших глазах мелькнула ярость и боль и луч надежды.

— Я сделаю это. Обещаю, — сказал я и накрыл его руку своей ладонью.

И он вдруг сжал ее с такой силой, что я почувствовал боль. Откуда взялась такая сила в его ослабевшем теле? Мы иногда развлекались армреслингом. Иногда он выходил победителем, иногда я. Чаще побеждал я. На моей стороне были молодость и спортивная подготовка. На его — опыт и вера в свои силы, упорство. Хорошее мужское слово. Он любил его употреблять. Черт возьми, почему я говорю о нем в прошедшем времени? Ведь он есть. Он жив. Он обессиленно откинулся на подушки. Этот порыв отнял у него последние силы. Он тяжело дышал, и лицо его было землисто-серым.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказал я. — Сейчас я позову врача, тебе сделают укол. А я приду позже.

— Позже? — он усмехнулся и облизнул побелевшие губы. — Ты, конечно, придешь позже, в другой мир. И там мы с тобой встретимся. Поболтаем, попьем пивка. Весело проведем время, как ты считаешь?

Он вдруг подмигнул мне, и на мгновение я увидел в нем прежнего мэра, каким я его знал и любил. Сильным, насмешливо-грубоватым, уверенным в себе, любящим жизнь и все ее удовольствия. Любящий работу, спиртное, женщин. Женщин… я вспомнил о женщине, с которой он был последнее время и которую, как мне кажется, любил. Ее не было на похоронах Эльвиры и сейчас нет. Почему? Я задал ему этот вопрос. Он поморщился, как от зубной боли.

— Наталья… она для меня больше не существует. Ее нет.

— Но почему? Что случилось? Вы расстались?