Медсестра

— Я бы хотела посоветоваться, но так, чтобы об этом не узнал мсье Лакомб, — сразу же выпалила она. — Могла бы я рассчитывать на такую доверительность?

Еще выбегая на крыльцо, она и не собиралась делиться с Виктором своими сомнениями, но, увидев его, бросилась к нему, позабыв обо всем, точно бес в спину подталкивал.

— Конечно, разумеется! — Бывший разведчик слегка порозовел, выдав свое волнение.

— Мишель мне сделал предложение, но я не знаю,на что решиться. Боюсь пересудов здешних, да и Филипп злобу затаит, посчитает, что сама отца на себе женила. — Она не стала распространяться о наследстве: вопрос деликатный и не о том вообще речь. — Потом, и гражданства у меня нет, вот и получается, что я пришлая!

Виктор, услышав это сообщение, точно окаменел, будто Алена известила его о смерти Мишеля.

— Что значит «пришлая»? — не понял он.

— Пришлая? Ну чужая, нездешняя.

— Понятно. Но это нестрашно, да и значения никакого не имеет. И пересудов бояться нечего. Филипп, конечно, разъярится, но не это главное. — Он облизнул пересохшие от волнения губы. — Со мной Мишель говорил два дня назад...

— О чем? — удивилась Алена.

— Он просил меня поговорить с вами...

— О чем поговорить?! — не поняла она.

— Чтобы я сказал, как он любит вас...

— Почему он сам не скажет?

— Нет, он просил сказать, что никого еще так не любил! Даже свою жену Фанни!

— Странное объяснение в любви — через соседа! — фыркнула Алена.

— Мишелю никогда не везло с женщинами, — словно не заметив ее недоумения, продолжил Виктор, — хотя на самом деле он тонкий и необыкновенно одаренный человек, и это великая честь — заслужить его любовь. Он настоящий рыцарь, и, будь я женщиной, я бы влюбился в него без памяти!

— Вот как? — удивилась она. — Что-то слишком много мужчин здесь хотят походить на женщин.

— Что вы сказали?

— Вы хороший друг, — с грустью констатировала Алена.

— Обыкновенный. Когда твой товарищ детства слабый человек, то поневоле, даже в ущерб себе, хочется в первую очередь помочь ему...

— Я не понимаю, что значит «слабый», — перебив, заговорила она. — Если под слабостью подразумевается тонкость чувств, а под силой их грубость, то я отвергаю такую силу и охотнее приму слабость. И вообще, кто сильнее: лесоруб или музыкант? И не бывает ли, что слабые сильнее сильных? В дуб молния

попала, и он сгорел дотла, а иву сколько ни сгибай, она всегда выпрямляется!

Виктор был сражен этой неожиданной отповедью.

— Возможно, вы и правы, я об этом не подумал, — смутился он.

— Странно.

— Что?

— Я думала, что бывшим разведчикам свойственно задумываться о самых разных вещах,

— Откуда вы знаете, что я бывший разведчик?

На этот раз настала пора смутиться Алене. Она сама не заметила, как проговорилась.

— Прошу прощения, я не должна была об этом...

— Ничего страшного, — с грустью улыбнулся Виктор. — Я никогда не делал тайны из своей прежней профессии. И ваша фраза о том, что мой уровень мышления мог быть и повыше, также вполне справедлива. Видимо, я был неважным разведчиком, если мне предложили выйти в отставку и ныне в моих услугах не нуждаются. Это горько осознавать, но это так.

Она зябко повела плечами, не замечая его восхищенного взгляда.

— Мне пора идти.

— Да, конечно, вы всегда так легко одеваетесь!

— Так мне выходить за Мишеля или нет? — снова спросила Алена.

— Я его друг и был бы рад его счастью.

— Что ж, спасибо за совет! — с обидой в голосе проговорила она и убежала.

Виктор еще минут пять сиротливо стоял у ворот «Гранд этуаль», понимая, что совершил глупость, но разве он мог совершить вероломство и за спиной друга объясниться Алене в любви, самому предложить ей руку и сердце. Все-таки Лакомб первым

нашел ее, пусть и по фотографии, вызвал из России, завоевал ее симпатию.

Он долго стоял у ворот, пока бигли громким лаем не вернули хозяина с небес на землю. Он поплелся домой кормить своих любимцев, пить горький утренний кофе, ибо до полудня обычно ничего не ел.

— Не мог же я ей сказать: «Не выходи за инвалида, выходи за меня, мне нужна настоящая жена, такая, как ты, а не сиделка, и я готов составить твое счастье. Мы будем странствовать по свету, на Рождество возвращаться сюда. И еще ты родишь мне сына и наследника...» Да, это могла бы быть удивительная жизнь! Верно, мальчики?