Медсестра

— Словно сам Господь радуется нашему счастью, Росо-маха! — вздохнув, тихо проговорил Лакомб.

Он не выдержал и прослезился. Алена вытерла слезную дорожку на его щеке. Мишель перехватил ее руку, жадно припал к ней губами:

— Боже, как я люблю тебя!

За обедом мужчины пили свое виски, а она потягивала сухое сладковатое вино. Все ели фаршированную щуку и похваливали Колетт. Стряпуха, не вытерпев, специально пришла узнать, понравилась ли господам ее стряпня. Она наперед знала, что щука понравится, и явилась, чтобы выслушать похвалы в свою честь, выставляя в улыбке большие желтые зубы. Когда-то Фанни, жена Мишеля, запретила ей появляться при гостях, но стоило Фанни исчезнуть, как Колетт, словно прима-балерина, стала показываться снова.

— Ты, Колетт, сотворила чудо! — восхищенно воскликнул Виктор. — Такого и в «Максиме» не попробуешь!

— Я рада, очень рада, что вам нравится! — радостно выпевала повариха. — А тебе, Алин, нравится? Это же известное еврейское блюдо. Мишель знает, у него мама была еврейка, и она обожала фаршированную щуку! Помните, мсье Мишель?

Хозяин молча кивнул.

— А у вас в России евреев не любят и щуку, наверное, не готовят. Так тебе понравилось?

— Немного суховата, не хватает сочности жирных пород рыб, а в остальном ничего, — проговорила Алена, и ее фраза прозвучала как пощечина.

Колетт выпучила глаза, не зная, что ответить, ее лошадиное лицо посерело от обиды, она готова была наброситься на сиделку с кулаками, но при хозяине решиться на такое не могла, а потому и застыла, как памятник. Алена, заметив, сколь чувствительный нанесла удар, победно улыбнулась и сменила гнев на милость:

— Все чудесно, Колетт, щука удалась, мы тебя больше не задерживаем!

Повариха округлила глаза от новой наглости сиделки, посмевшей, подобно хозяйке, выпроваживать ее, с недоумением взглянула на мсье Лакомба, но тот, к ее удивлению, кивком головы подтвердил эти слова, и стряпуха, проглотив горькую пилюлю, развернулась и ушла. Мишель же, бросив взгляд на невесту, улыбкой подбодрил будущую хозяйку.

— Колетт большая заноза, но готовит отменно, — улыбнувшись, нарушил молчание Виктор. — Насколько я помню, Фанни ее тоже не любила.

Старые друзья усидели за обедом всю бутылку виски, и Мишель немного опьянел. Всю первую половину дневной трапезы он молчал, предоставляя возможность произносить тосты и речи будущему шаферу Виктору, а тут вдруг заговорил без умолку. Причем виски непонятным образом улучшило его русский, он перестал путать слова и падежные окончания, выводя свой монолог без запинок.

— Моя жизнь катилась сумрачно, без света, случались минуты, когда мне хотелось умереть, и я с трудом справлялся с этими приступами сплина, по-русски тоже так говорят. Здоровый человек в такие часы может сесть в поезд и уехать в путешествие. Мне и этого не дано. Но самым тягостным было отсутствие рядом близкой души. Кто-то из мудрецов сказал, что одиночество лечит. Да, когда много праздников подряд, то надо передохнуть. И тогда тишина как бальзам в душу... или на душу?..

— На душу, — подсказал Виктор.

— Да, на душу. Но для меня одиночество стало петлей, в которой я повис. И вот висишь, барахтаешься и понимаешь, что без посторонней помощи

выбраться не сможешь. И вдруг меня осенило; Осанна! Я попросил сына найти мне русскую сиделку. Да, сработал миф о русской женщине, загадочной и волшебной, Лев Толстой, Тургенев, Достоевский, Чехов, их яркие, пленительные женщины всегда волновали мое воображение, и мне вдруг захотелось познакомиться с одной из них. Я рискнул, и появилась Алин. Я намеренно не искал тех, у кого ум властвует над душой, я искал чувственных, душевных. И не ошибся. Я понял,что рядом со мной появился родственный мне человек, родственный по духу, столь же трепетный и нежный! И я ожил. Алин возвратила меня к жизни, и я хочу выпить за нее!

— Да, за Алин! — согласился Виктор.

Еще через полчаса Алена отвезла его в спальню, уложила в постель.

Мсье Лакомб заснул как младенец.

Когда Алена вернулась в столовую, грязная посуда со стола была убрана, унесена, а стол тщательно вытерт. Она спустилась в кухню, услышала шум воды и увидела, как Виктор моет тарелки. Облаченный в клеенчатый фартук, надев белые резиновые перчатки, ловко орудуя кухонной щеткой, сосед домывал их, выставляя в сушильный шкаф.

Заметив появление будущей хозяйки и ее удивленное лицо, он улыбнулся и объяснил:

— Дома я сам мою посуду, подметаю, стираю, готовлю и даже делаю себе уколы, если заболеваю, так что мастер на все руки! — не без гордости проговорил он. - Однако за свою нынешнюю услугу я попросил бы у вас чашку кофе. Это не слишком нахально с моей стороны?

Они пили кофе в столовой. Виктор закурил трубку, и ароматный дым голландского табака вскружил ей голову.

— При Мишеле я обычно не курю. Его отец тоже не переносил табачного дыма, да и сам он никогда не курил, зато мадам Фанни смолила как паровоз, и они постоянно цапались из-за этого. — Он грустно улыбнулся. — Ничего, что я упомянул про его домашних?

— Ничего. Я тоже в Москве покуривала. Сигареты.