Медсестра

— Вот и ладушки! Завтра и поезжайте! Я вам до города «скорую» дам, завхозу все равно надо из облздрава кое-какое оборудование прихватить. Прямо завтра и поезжайте! Ты иди-ка сейчас домой, собирайся, а как только появится Станислав Сергеевич, я его следом подошлю. Аграфену Петровну, если ей хуже станет, мы в стационар заберем, вылечим, куда она денется! И мне так спокойнее. А то я прямо извелся весь. Всю ночь сегодня не спал, только о том и думал... — Главврач шумно вздохнул, погладил седой клинышек бородки. — Ну вот и хорошо, что все решили!

Он не выдержал, подошел к ней, обнял, погладил по спине. Слезы навернулись у него на глаза.

— Вы для меня как дети, оба теперь близкие и дорогие! Я Станислава даже больше своего родного сына люблю, он мой восторг и мое продолжение! — не скрывая слез, радостно выговорил Дмитрий Дмитриевич.

Провожали в последний путь Кузовлева всем поселком. А на следующий день заонежцы простились с Аграфеной Петровной, умершей на другой день в

больнице. Семушкин утверждал, если б Кузовлев дошел тогда до будущей тещи, ее бы удалось спасти, а так лечить ее стали лишь наутро следующего дня. Алена привезла ее в больницу уже ночью, мать была без сознания, но Дмитрий Дмитриевич сам лежал на больничной койке с приступом стенокардии, который случился с ним сразу же, едва мертвого Кузовлева принесли в больницу рыбаки, случайно наткнувшиеся на окоченевшего хирурга. Семушкину полегчало лишь на следующий день, но спасти ее он уже не смог.

Родители Кузовлева, приехавшие из Москвы, захотели поначалу забрать сына и похоронить в Москве, но их отговорили, отвезли на кладбище. Оно возвышалось на берегу озера, в соснах, откуда открывался живописный вид на озеро. Глава администрации Конюхов, точно чувствуя свою вину за все происшедшее, быстро заказал памятник из гранита, который ко дню похорон уже сделали, с большой фотографией улыбающегося Станислава Сергеевича и датами его короткой жизни. Алену они не осуждали, но одна мысль, что именно она стала виновницей смерти их сына, оттолкнула их от Нежновой. Так и уехали, не попрощавшись с Аленой и не признав ее женой своего единственного и горячо ими любимого Стасика.

Грабов ни от кого не прятался, сам пришел с повинной, не отпирался, рассказал все как было: и как под страхом смерти предупреждал хирурга не завлекать жену московскими гостинцами, а отправить ее к матери, но тот не послушался, слово не воробей.

— Какое слово, какое слово?! — орал вне себя майор Маркота. — Да ты понимаешь, как это называется?!

— Знаю, убийство.

— Нет, герой войны, мать твою, это называется

предумышленное убийство, и тебе светит пожизненное! Пожизненное заключение, а в старые времена бы вышку дали! Ты это понимаешь, орденоносец, мать твою?!

Петр поднялся, схватил Маркоту за грудки и, притянув к себе, яростно прошипел:

— Ты мои ордена и мою мать не трожь, иначе я и тебе башку сверну!

Майор перепугался, посадил Грабова в КПЗ, доложил по инстанции. Приехал следователь прокуратуры, отправил арестованного в город, в тюрьму, сам оставшись, чтобы произвести допрос свидетелей. Но все подтвердили сказанное Петром.

— Надо бы вам в прокуратуре экспертизу провести... психиатрическую! — робко подсказал следователю Конюхов, когда тот зашел к нему проститься и попросить машину на обратную дорогу. — Парень пришел с войны, вот крыша-то и поехала!

— Проведем, — кивнул следователь.

Он был молодой, пришедший на работу в прокуратуру только что, после окончания университета.

— Только не псих Грабов, это и без экспертизы видно. И крыша у него не поехала. Вседозволенность, распущенность, великого героя из парня сделали! Но меня другое беспокоит: как же так, все знали, и никто даже пальцем не шевелил, чтобы убийство это и нечаянную смерть другого человека предотвратить?! — зло усмехнулся следователь. — Один Дмитрий Дмитриевич Семушкин бегал по Заонежью и пытался остановить одну поехавшую крышу! И ведь вам он тоже звонил, господин Конюхов. И майору Маркоте. Вот уж кто был просто обязан отреагировать на столь важный сигнал! А все лишь посмеялась. Как же так?

— Да ведь всерьез-то никто не поверил! -воскликнул глава администраций. Бригадир, орденоносец

и вдруг кого-то убить задумал?! Как говорят, бред собачий!

— Так ведь не школьник звонил, а уважаемый всеми человек! Почему бы не прислушаться? — не унимался прокурор. — Если б прислушались, не было бы этой беды! Говорят, способный хирург был. Вон пилорамщику Матвееву руку пришил...

— Да, способный, — согласился Конюхов.

— Три семьи стали несчастны.

— Какие три? — не понял Конюхов.

— Родительские семьи Грабова, Кузовлева и его собственная семья. Как бы то ни было, Алена Васильевна Нежнова осталась вдовой...

— Ну она пока жена Грабова, — нахмурился Конюхов.

— Нежнова подала на развод. И думаю, ее просьбу удовлетворят.