Медвежье солнце

Он замолчал, внушительно глядя на сидящих за столом хмурых берманов и проверяя их реакцию.

– К чему ты клонишь, Ольрен? – зычно спросил один из линдморов, седоусый Теодор Бергстрем, который в свое время оспаривал решение короля жениться на женщине из другой страны.

– К тому, что страна наша оказалась в руках иноземки, братья, – веско проговорил Ровент. – Пока Бермонт не жив и не мертв, она будет править нами. И это может продолжаться годами, десятилетиями! Разве это дело?

– Она увела его от нас, – возразил еще один, Ньямал. – Мы все это видели. Мы могли быть уже мертвы.

– Или он мог быть мертв, – задумчиво, словно рассуждая вслух, проговорил Ольрен. – А если она и наняла этого Эклунда? И все это подстроено, чтобы захватить власть? Очень уж она резво защищала его; зачем он ей, больной и обездвиженный? Думаю я, что решила она так получить корону. И теперь будет править именем Бермонта.

– Да он ее подрал, Ольрен, – с досадой сказал линдмор. – Как не убил – непонятно. Женщина смелая, надо отдать ей дань. И против нас встала, не побоялась. Не пуля ли в ноге сейчас говорит за тебя?

– Видимо, надеялась, что муж не тронет, – невозмутимо пожал плечами Ольрен Ровент, не отвечая на укол. – Брачные путы должны были ее защитить. А вот что я скажу: семь лет назад род Рудлог свергли с трона, и много говорили о том, что принцессы – ведьмы. И точно ведь: кто из нас видел, чтобы берман так с женщиной носился? Слухи, что околдовала она его, ходят еще с ее приезда в Ренсинфорс на прошлое полнолуние. Неужто не настораживает вас, что Бермонт, всегда уважающий традицию, – и вдруг женился на чужестранке? Околдовала она его, точно вам говорю. И старейшин околдовала, раз так защищают ее вопреки нашей традиции.

Он сделал эффектную паузу и продолжил:

– Я чту Демьяна Бермонта как сильнейшего из нас, сына Хозяина лесов. Но мертвый король – не король. Он не примет решение, не защитит людей, не примет вызов. Неужто допустим над собой власть красной ведьмы? Даже если она понесла, хоть и мала была еще месяц назад, – что, будем ждать, пока поднимется медвежонок, заматереет, а она будет править как мать будущего короля? Да и станет ли он королем – кровь-то уже разбавлена, наполовину не наша кровь будет у наследника, если он вообще появится. Ты, Бергстрем, сможешь подчиняться женщине? Или ты, Ньямал? Нужно брать замок Бермонт, хоронить короля честь по чести, выдворять ведьму из страны и становиться перед Хозяином лесов на выбор короны.

– Наш первопредок поддерживает ее, – четко сказал Ньямал. – Я сам это видел, когда говорила она со старейшинами. Так же хорошо, как вижу сейчас тебя, Ровент.

– Если она ведьма, то наколдовать образ ничего не стоит, – отрезал Ольрен.

– Образ – да, – его оппонент вскочил, уперся ладонями в стол, – но я, Ньямал, говорю вам, что чувствовал силу Хозяина лесов. И все чувствовали. Скажи, что я лгу!

Он оскалился, и хозяин замка рявкнул в ответ. В зале стремительно накалялась атмосфера, и от предчувствия доброй драки мужчины застучали кулаками по столу, зарычали.

– Успокойся, Ньямал, – остановил его Бергстрем, и молодой линдмор неохотно опустился на стул. – Я верю тебе. Что скажешь, Ольрен?

– Скажу, что Ньямал молод и может ошибаться, – угрожающе отозвался глава клана Ровент, – и его ошибка будет дорого нам стоить, если мы примем власть иноземки.

– Народ Бермонта все равно не согласится видеть ее на троне, – с сомнением проговорил один из линдморов.

– Люди, – с презрением ответил Ольрен, – примут всё, если будет объяснение. Она молода, красива, печальна, если будет носить наследника – ее будут обожать. И торопиться надо, пока не придумали они, как объясниться с людьми. Надо опередить их. Нужно взять корону.

Названный Бергстремом вздохнул и встал. Поднялись еще с десяток берманов, и Ньямал в их числе. Стало тихо, и в тишине этой седоусый Теодор спросил:

– И, конечно, ты, Ольрен, думаешь, что корона будет твоей?

– Хозяин лесов решит, кто достоин, – дипломатично ответил Ровент. – Кто угодно из нас – и я поклонюсь выбору бога. Даже если господин наш повелит победителю взять красную ведьму в жены – я приму и это, клянусь.

– Клятвы твои ничего не стоят, Ольрен, – хлестко произнес Бергстрем. Вставшие с ним линдморы мрачно закивали. – Блеск короны застил тебе честь и разум. Мы обещали служить Бермонту, пока он жив. А он жив. Мы обещали служить его королеве, как своей госпоже, и как бы мое сердце и дух мой ни противились этому, я лучше буду целовать ноги иноземной ведьме, чем нарушу клятву. И слушать твою крамолу больше не желаю. Знай: если ты пойдешь на столицу войной, я встану против тебя. Лучше умереть в чести, чем жить бесчестным. И вы, братья, подумайте. Нужна ли нам война? Кланы цветут в мире – хотим ли мы окропить снега кровью наших братьев и детей и слезами наших женщин? Не торопитесь продавать свою честь за власть. Власть приходит и уходит; честь мужчины бесценна, даже если ты нищий. Нельзя жить бесчестным.