Мегатех. Технологии и общество 2050 года в прогнозах ученых и писателей

Более того, на сцену уже вышли промышленные капиталисты. Экспоненциальный рост объема производства (что обычно воспринимается как признак промышленной революции) начался задолго до появления паровой машины. Так, уже в 1780-х годах стало расти производство хлопка благодаря введению ряда механических улучшений, являющихся следствием свойств самой этой сельскохозяйственной культуры. Они не только способствовали новациям, но и позволяли реинвестировать значительную часть прибыли (норма прибыли зачастую превышала 30 %) в меры, еще больше снижавшие затраты на производство. В этом процессе использовалась движущая сила, хорошо известная еще тогда, когда Агриппа платил за возведение Пантеона — водяные колеса.

Использование энергии пара обычно рассматривается как переходный этап, когда двигатель внутреннего сгорания еще не был изобретен, а мощности водяных колес уже было недостаточно. Но это неправда. В 1983 году Роберт Гордон опубликовал подробное исследование водоразделов промышленного севера Великобритании. К 1838 году, когда индустриальная революция уже шла полным ходом, все водяные колеса эксплуатировались гораздо серьезнее, чем когда-либо прежде. Но при этом нигде не использовалось даже 10 % гидроэнергетического потенциала. Максимум, достигнутый у реки Трент, составил менее 2 % доступной мощности воды.

Для экспоненциального роста промышленности пар не был так уж необходим. Он использовался не из-за отсутствия альтернативы, а просто потому, что был дешевле тех источники энергии, которые были до него. И потому, что по различным причинам подходил людям, вкладывавшим деньги в производство. Он освободил их от ограничений во времени и пространстве, позволяя ставить мельницы там, где они хотели, и легко изменял скорость их работы. Это позволило добиться высокой концентрации промышленности, использовавшей более крупные массы рабочей силы. Причины, по которым владельцы (и в какой-то мере работники) предпочитали пар воде, не были связаны с присущей этой технологии энергией, а стали следствием социальных отношений между двумя группами людей. Технология не вызвала промышленную революцию, она была ребенком этой революции.

На всех парах

Почему ранняя история паровой машины имеет такое значение сегодня? По трем причинам. Во-первых, это подчеркивает центральную роль капитализма. Реинвестирование капитала в будущий рост рынка создает спрос на технологии, совершенно не похожий на тот, который наблюдался на любой предыдущей стадии развития общества.

Это наглядно демонстрирует феномен, часто принимаемый в качестве доказательства наличия у технологии независимой динамики. При внимательном рассмотрении оказывается, что множество инновационных идей — от дизельного двигателя до телефона и лампочки — приходили в голову одновременно большому числу людей. Начиная с исследований Лэнгдона Виннера и Роберта Мертона в 1970-х годах, параллельные открытия и патенты на изобретения стали нормой, и это позволяет людям вроде Кевина Келли считать подобное явление доказательством существования вещей, которые технология "хочет" делать в дальнейшем. Тем не менее, на мой взгляд, это просто означает, что в капиталистических системах высоко ценится мышление, приводящее к созданию новых продуктов; кроме того, количество новых целей, к которым следует стремиться, конечно. В качестве доказательства рассмотрим, что технологии могли бы сделать в докапиталистическую эпоху, но не стали. Например, тачки с одним передним колесом могли бы быть изобретены еще тогда, но этого не случилось.

Во-вторых, восприятие энергии пара как причины, а не только как центрального элемента промышленной революции, может подсказать, чего люди хотят от технологии. Паровой двигатель стал символом идеи о том, что она работает сама по себе. Это было своего рода фетишистское, суеверное благоговение перед техникой — как преданными ее поклонниками, так и противниками. И надежда (технология спасет нас), и страх (технология погубит нас) должны сыграть свою роль. В конце концов, история Франкенштейна — это история об автономной технологии.

Компьютеры играют сегодня ту же роль, что паровые двигатели в викторианскую эпоху. Они являются технологией, олицетворяющей все прочие ее виды. Когда они говорят "нет" или "да", или "принимают решения", то всегда делают это так, как было определено программами, написанными человеческими руками, с определенной человеком целью и с человеческими недостатками. Но делают это таким образом, что кажется, будто это их решения. Современный сдвиг в направлении искусственного интеллекта настолько интересен именно потому, что, похоже, до предела развивает нашу уверенность в автономии техники. Вопреки Келли, я не верю, что технологии чего-то хотят. Но я верю: это люди мечтают, чтобы технологии чего-то желали (лишь в определенной мере, конечно), и некоторые из них пытаются этого добиться.