Мэйдзин

Когда я навещал мэйдзина в больнице, к нему случайно заглянул другой репортер и сказал, что его партия пользуется огромной популярностью – читатели даже присылают на конкурс решения задач. Каждую субботу в газете публиковались конкурсы с обсуждением возможных ходов. Я вмешался:

– На этой неделе обсуждали 91-й ход черных.

– 91-й? – Мэйдзин вдруг увидел перед глазами доску. Я подумал, что зря мы завели этот разговор, и добавил:

– Белые делают тоби через одну линию, а черные 91-м ходом делают ханэ[50].

– А… там либо ханэ играть, либо ноби, многие наверняка догадаются, – сказал мэйдзин. Спина его выпрямилась, он даже как-то приосанился и поднял голову. Теперь он стал игроком за доской. Мэйдзин принял горделивый, спокойный вид и, сидя перед воображаемой доской, будто совсем забыл о себе.

И тогда, и во время той новогодней игры мэйдзин вел себя так вовсе не из любви к искусству или сознания долга. Все было совершенно естественно.

Молодых игроков, которым довелось поиграть с мэйдзином в сёги, игра сильно изматывала. Я видел буквально пару примеров: партия в Хаконэ, которую он играл вместе с седьмым даном Отакэ с форой в одну пику[51], длилась с десяти утра до шести вечера. Затем, после прощальной партии, я вел репортаж с трех игр между Отакэ и шестым даном Го Сэйгэном, которые комментировал мэйдзин. Во время второй из них я своими глазами видел, как мэйдзин играет в сёги с пятым даном Фудзисавой Кураноскэ: игра началась днем и продлилась до трех часов ночи. На следующее утро, встретившись взглядом с пятым даном Фудзисавой, мэйдзин сразу же достал доску для сёги.

Накануне встречи 16 июля в Хаконэ, когда мы все собрались вечером, журналист Сунада из газеты «Токио Нити-нити симбун», с 11-го числа ночевавший в «Нарая» и взявший на себя роль опекуна мэйдзина, рассказал:

– Мэйдзин не перестает меня удивлять. Все эти четыре дня вместо отдыха он каждое утро без устали зовет меня в бильярд. Мы играем каждый день с утра и до самого вечера. Он не просто гений, он сверхчеловек.

Супруга мэйдзина также говорила, что он никогда не жаловался на усталость или утомление после игры. Напротив, она часто рассказывала историю о том, насколько он мог погружаться в игру. Я услышал ее в «Нарая».

– Когда мы жили в Когай-тё, что в Адзабу, у нас был не очень большой дом… Он играл и тренировался в комнате в десять татами, но, на беду, соседняя комната в восемь была столовой. Иногда гости громко смеялись и шумели. Однажды, когда он играл, к нам пришла сестра с новорожденным, который только плакал и плакал. А я так переживала. Я хотела бы, чтобы она ушла пораньше, но мы давно не виделись, и у нее было ко мне дело. Не могла же я ее выгнать! Когда сестра все-таки ушла, я подошла к мужу извиниться за шум, но он сидел так, будто не слышал ни ее, ни плача младенца.

И затем она добавила:

– Покойный Огиси так часто говорил, что хочет быть как сэнсэй, и перед сном каждую ночь занимался медитацией. Тогда была такая популярная школа медитации Окада.

Речь шла о любимом ученике мэйдзина, шестом дане Огиси Содзи, которому мэйдзин хотел передать титул Хонъимбо. Он даже говорил: «Я могу доверять только Огиси». Однако тот умер в январе 1924 года, в 27 лет по японскому счету. В последние годы мэйдзин часто вспоминал об Огиси.

Нодзава Такэтомо тоже рассказывал похожую историю о том, как он, будучи еще четвертым даном, ходил к мэйдзину играть. Однажды ученики подняли такой шум, что Нодзава даже отправился их утихомирить и сказал, что мэйдзин их потом отругает. Но мэйдзин не обратил внимания.

20

– Весь обед он ел молча и внимательно смотрел в одну точку… Может, ход был очень сложный, – сказала супруга мэйдзина в Хаконэ, 26 июля. – Я ему сказала, что, когда ешь не думая, желудок не будет работать. Говорят же: если ешь и не думаешь, то отравишься. А он только нахмурился. А потом долго опять смотрел в пустоту.

Мэйдзин явно не ожидал столь жестокой атаки 69-м ходом черных и обдумывал ответный ход 1 час и 44 минуты. С начала партии этот ход оказался самым долгим.

Однако седьмой дан наверняка обдумывал эту атаку все пять дней. Утром в начале встречи он двадцать минут размышлял, словно пытаясь сдержать напряжение, и все это время покачивался из стороны в сторону, выставив колено вперед. Он быстро сыграл 67-й и 69-й ходы и громко рассмеялся:

– Дождь ли, шторм ли?

Как раз в этот момент над лужайкой прошел сильный дождь, и капли вместе с ветром заколотили по стеклянным, спешно закрытым дверям. Реплика седьмого дана была в его духе, но в ней звучало и некоторое самодовольство.

69-й ход черных явно обескуражил мэйдзина, по его лицу будто промелькнула тень. И одновременно в нем же появилось что-то милое и неожиданное, совсем ему несвойственное.