Мэйдзин

Треугольник белых, одна сторона которого подверглась кири на 129-м ходу, оказался нарушен еще одним кири на 133-м ходу черных, и после атари на три камня черные продолжали неумолимо надвигаться вплоть до 139-го хода, пока не настало то, что седьмой дан назвал «головокружительными изменениями». Черные попали прямо в самый центр мойо белых. Я буквально слышал, с каким грохотом рушится тщательно выстроенный лагерь мэйдзина.

Обмахиваясь веером, мэйдзин думал над 140-м ходом: не сбежать ли? Или же лучше вырвать у черных еще два очка?..

– Не понимаю… Все так же… Не понимаю, – бормотал он. – Не понимаю, не понимаю.

Но он сыграл ход быстро, за 28 минут. Внесли трехчасовые закуски, и мэйдзин сказал седьмому дану:

– Не хотите ли мусидзуси[73]?

– У меня живот побаливает.

– Они вас вылечат, – сказал мэйдзин.

Седьмой дан посмотрел на 140-й ход белых:

– Был бы этот ход отложенным… Вы быстро играете, у меня даже голова кружится. Все мелькает.

После 144-го хода белых отложенным стал 145-й ход седьмого дана Отакэ. Он зажал в руках камень и задумался, когда наступило время сделать перерыв до следующего дня игры. Пока он записывал отложенный ход в коридоре, мэйдзин неподвижно и сурово смотрел на доску. Его нижние веки казались горячими и чуть опухшими. В Ито мэйдзин часто поглядывал на часы.

40

– Думаю, мы сегодня закончим игру, если получится, – сказал мэйдзин распорядителям утром 4 декабря. Утром он также сказал седьмому дану:

– Давайте завершим сегодня.

Седьмой дан молча кивнул.

Как верный наблюдатель я грустил из-за того, что полугодовая партия скоро подойдет к концу. Проигрыш мэйдзина уже был очевиден.

Утром, когда седьмой дан подошел к доске, мэйдзин с улыбкой посмотрел на нас:

– Все кончилось. Разыгрывать больше нечего.

Не знаю, когда он успел позвать парикмахера, но мэйдзин сегодня походил на бритого монаха. Волосы, отросшие за время пребывания в больнице и выкрашенные перед поездкой в Ито, теперь были коротко подстрижены. Могло показаться, что мэйдзин таким образом просто стремится произвести впечатление, но он казался действительно свеж и как будто помолодел.

4 декабря было воскресенье, в саду расцвели два цветка сливы. В субботу приехали гости, поэтому игра прошла у меня, по соседству с мэйдзином. Его комната находилась в новом отдаленном флигеле. Две комнаты над ней заняли распорядители. Они будто охраняли покой мэйдзина, чтобы его не потревожили гости. Седьмой дан Отакэ находился на втором этаже нового здания, но переехал вчера или позавчера на первый. Он сказал, что болен и ему трудно подниматься туда-сюда.

Новый флигель выходил на юг, и через широкий сад его озаряло солнце. В ожидании открытия отложенного 145-го хода черных мэйдзин сидел, склонив голову и хмурясь, разглядывал доску. Отакэ играл быстрее, возможно, сознавая свою победу.

Когда партия переходит в финальную стадию – ёсэ – напряжение игроков имеет другой характер, чем в фусэки и тюбане. Они нервничают, а их позы полны достоинства. Битва принимает отчетливые формы. Игроки чаще дышат, как будто сражаются в поединке на коротких мечах. И можно даже заметить проблеск огня божественной мудрости.

В обычной игре седьмой дан Отакэ сыграл бы сто последних ходов за минуты, но тут у него оставалось еще шесть-семь часов. Все же тут, в ёсэ, он играл яростно и быстро, переполненный эмоциями, словно пытаясь не упустить волну нервного напряжения. Он брал камни из чаши, словно подгоняя себя, и каждый раз задумывался. Мэйдзин тоже иногда задумывался с камнем в руке.

В таких ёсэ есть прекрасное чувство порядка. Они похожи на автомат, действующий быстро и четко, по строгим математическим законам. Конечно, это сражение, но оно красивое. И красоту эту только подчеркивают фигуры двух соперников, которые даже не смотрят в сторону.

Со 177-го по 180-й ход черных седьмой дан Отакэ был переполнен восторгом и выглядел довольным. Его круглое гладкое лицо сияло, как лицо Будды. Он больше и не вспоминал о боли в животе.

Незадолго до этого супруга Отакэ, которая из-за избыточного волнения не могла находиться в номере, прогуливалась по саду, держа своего великолепного сына-Момотаро на руках, и издали смотрела на игроков.

Со стороны моря донеслась протяжная сирена. Когда та прекратилась, мэйдзин, только что сделавший 186-й ход, вдруг поднял голову и громко, любезно проговорил:

– Проходите! Тут места хватит всем.

Судьей сегодня был шестой дан Онода – осенний турнир кончился. Кроме него присутствовали секретарь Явата, журналисты Суната и Гои, корреспонденты газеты «Токио Нити-нити» в Ито, распорядители – все они собрались смотреть на конец игры. В соседней комнате было мало места, но за фусумой стояли люди. И мэйдзин звал их всех сюда.

Буддийское блаженство на лице Отакэ вскоре сменилось боевой решительностью. Мэйдзин, маленький и совершенно неподвижный, подсчитывал очки и выглядел очень внушительно. Когда седьмой дан сделал 191-й ход черных, мэйдзин опустил голову, глаза его распахнулись, он придвинулся к доске. Оба игрока ожесточенно обмахивались веерами. На 195-м ходу черных начинался обед.