Мэйдзин

Днем оба вернулись в привычный флигель № 6. С полудня было облачно, порой каркали вороны. Над доской зажгли свет, лампу в шестьдесят свечей, не такую яркую, как в сто. Едва заметные тени от камней легли на доску. Возможно, по случаю последнего дня игры хозяин гостиницы заменил свиток на парные пейзажи Кавабаты Гякусё, перед которыми стояла статуэтка Будды на коне в сопровождении чаши с морковью, огурцами, помидорами, грибами и дикой петрушкой.

Я слышал, что на последние ходы в такой игре смотреть очень сложно, но мэйдзин и виду не подавал. Его положение ничуть не изменилось. Около 200-го хода он покраснел и впервые снял шарф, но ничем не выдал своего настроения. Последним стал 237-й ход черных, и после него мэйдзин сидел спокойно. Когда он молча подсчитал дамэ, шестой дан Онода спросил:

– Пять очков разницы?

– Да, пять очков, – сказал мэйдзин. Его распухшие веки дрогнули, и больше он не касался камней. Часы показывали 14 часов 42 минуты.

На следующий день, когда игроки делились впечатлениями, в самом конце мэйдзин сказал:

– Еще до подсчета я знал, что уступлю пять очков. Думал, будет 68 против 73. Но на самом деле оказалось еще не так много.

Потом он сам завершил подсчеты и выяснил, что у черных было 56, а у белых 51.

До 130-го хода белых, когда черные вторглись в их мойо, никто не думал, что они проиграют с пятью очками разницы. После 130-го хода белых мэйдзин потом говорил, что ему следовало сделать кири на 18–2, чтобы несколько сгладить эту разницу. Может, ему удалось бы отыграть два очка от общего проигрыша, но что, если бы не было ни этого рокового 130-го хода, ни этих «головокружительных изменений»? Неужели черные проиграли бы? Я, хоть и любитель, так не думаю. Глядя на решимость и уверенность седьмого дана Отакэ, я убеждался – он избежал бы проигрыша, даже если бы ему пришлось сгрызть для этого все камни.

Все же я должен сказать, что пожилой, шестидесятипятилетний, больной мэйдзин играл достаточно хорошо с представителем нового, современного го, пока не уступил инициативу. Он играл естественно, не пытаясь подловить черных на ошибках и не разрабатывая какую-то безумную стратегию. Но, видимо, тревога из-за болезни подточила его здоровье.

И «непобедимый мэйдзин» проиграл свою прощальную партию.

Один из учеников мэйдзина говорил:

– Он взял за принцип играть во всю силу с тем, кто мог бы ему наследовать.

Вне зависимости от того, говорил ли так он сам или нет, мэйдзин воплотил этот принцип в жизнь.

На следующий день после партии я вернулся в Камакуру из Ито, а затем, едва дописав последнюю часть 66-дневного репортажа, отправился в путешествие в Исэ и Киото.

Мэйдзин все еще оставался в Ито, и, как слышал, набрал пятьсот моммэ к своим 8 канам[74]. Он также посетил санаторий для раненых и больных солдат, захватив с собой доску для го. В 1938 году многие горячие источники стали использоваться под такие санатории.

41

Чуть больше чем через год после прощальной партии, на новогодних праздниках, я снова встретился с мэйдзином в доме его зятя, четвертого дана Таканиси, в компании двух учеников: шестого дана Маэды и пятого дана Мурасимы. Было 7 января. И я давно его не видел.

Мэйдзин сыграл две тренировочные партии, но ему уже тяжело давалась игра. Он держал пальцами камни[75] и ронял их так, что те падали без звука. Во второй игре он иногда вздыхал, и взгляд его блуждал. И я вспомнил о мэйдзине в Хаконэ. С тех пор лучше ему не стало.

Сегодня он играл тренировочные партии с любителями, но, как обычно, забыл о себе. Мы ужинали в отеле на взморье, и вторая игра прекратилась на 130-м ходу черных. Противником мэйдзина был сильный любитель, игрок первого дана, получивший преимущество в четыре камня. Черные показали силу в игре, начиная с тюбана, и вторглись в мойо белых, которое выглядело совсем не так плотно.

– Черные играют хорошо, не так ли? – сказал я четвертому дану Такахаси.

– Да, победа за ними. Они укрепились, белым придется сложно, – ответил четвертый дан. – Мэйдзин уже стареет. Он уже не тот, что прежде, он стар. После той партии он сильно сдал.

– Да, кажется, он резко постарел.

– Согласен. Уже совсем добродушный старик… Не думаю, что это случилось бы, если бы не та прощальная партия.

Мы расстались в гостинице на взморье.

– Встретимся в Атами, – сказал я мэйдзину.

Днем 15 января мэйдзин и супруга прибыли в гостиницу «Урокоя». Я до этого находился в гостинице «Дзюраку» и вечером того же дня пригласил их к себе. Мэйдзин сразу же достал доску для сёги, и мы сыграли две партии. Я не очень хороший игрок в сёги и проиграл обе без особого удовольствия. Мэйдзин просил нас остаться на ужин и задержаться подольше.

– Сегодня очень холодно, мы пойдем. Когда потеплеет, сходим с вами в «Дзюбако» или «Такэё», – сказал я.

День выдался снежный. Мэйдзин любил угрей.