Механический мир

— Хотел бы я увидеть, как создают такие машины… — прошептал Коля. Мысль о «Городе Солнца», построенного под чужими звёздами, и наполненного достижениями науки и техники, завораживала. — Профессор, вы позволите мне последовать за вами?

Саразен, Груссе и Кривошеин неуверенно переглянулись.

— Видишь ли, дружище… — Кривошеин старался не встречаться с ним взглядом. — Мы, конечно, можем взять тебя в Солейвиль, если будешь настаивать. Но не стану скрывать: у профессора на твой счёт иные планы.

Саразен тем временем снова проверил показания приборов.

— Придётся ждать ещё не меньше часа. Катушки остывают слишком медленно — неудивительно, в цехе жара, словно в Сахаре!

Лицо его было усеяно мелкими капельками пота. Коля и сам промок насквозь — до сих пор он, увлеченный поразительными откровениями Саразена, не обращал на это внимания.

— Да, совсем дышать нечем. — поддержал профессора Груссе. — Пойдёмте в фабричную контору, там хоть окошко можно открыть. Да и разговоры наши не для посторонних ушей…

— Хорошо, но сперва надо кое-что сделать.

Саразен провернул запорный штурвал. Крышка со звоном отошла, под ней обнаружилась панель из непрозрачного стекла. По её краю шли латунные рычажки, а в центре зияло углубление диметром около полутора дюймов, выложенное изнутри концентрическими медными кольцами. Коля пригляделся: возле рычажков в стекле были выгравированы чётные по порядку алфавита греческие литеры: «бета», «дельта», «дзета», «тета» и дальше, до «омеги».

Саразен извлёк из кармана «механическое яйцо», точную копию того, которое лежало в Колином ранце.

— Это устройство я создавал для изучения Времени. — пояснил профессор, — Но эксперимент провалился, и теперь оно служит для регулировки главного элемента апертьёра, так называемых «хрустальных стержней». Всего стержней девять, их взаимное расположение определяет, куда будет вести апертура. Кстати, из-за перегрева стержни могли сместиться, надо подправить настройку…

Профессор принялся нажимать рычажки и шпеньки. Молодой человек, шевеля губами, повторял вслед за движениями его пальцев:

— «Лямбда»… «эпсилон»… «фи»… «эта»… «ро»… «омикрон»…

— Код настроек код состоит их шести символов. При нажатии на рычажок, один из стержней смещается по отношению к другим строго определённым образом. В греческом алфавите двадцать четыре буквы, так что угадать случайно, или подобрать, перебирая комбинации, будет весьма затруднительно!

Закончив вводить код, Саразен надавил на верхушку «яйца». Оно послушно раскрылось, последовала пляска бликов и зеркальных плоскостей. В недрах апертьёра что-то взвизгнуло, и «яйцо» погасло, сложив створки-лепестки.

— Ну вот, настройка завершена. Теперь, всякий, кто войдёт в апертуру, попадёт прямиком в Солейвиль.

Коля кивнул, повторяя про себя последовательность греческих литер. Зачем? Он и сам этого не знал.

— Что ж, пойдёмте, у нас не так много времени!

Профессор забрал «механическое яйцо», закрутил крышку, и жестом пригласил прапорщика следовать за ним.

ГЛАВА XI

Фабричная контора оказалась небольшим помещением, заставленным вдоль стен шкафами для чертежей. Груссе распахнул окошко и холодный, сырой воздух хлынул внутрь, принося сладостное облегчение.

В одном из шкафов отыскалось всё необходимое: бульотка[20], обжаренные кофейные зерна, вазочка с сахаром и ручная мельница. Николь принесла воды и, выпросив у Кривошеина спички, разожгла спиртовку. Она была готова взяться за что угодно, лишь бы подальше от стрельбы, лязгающих механизмов и, самого страшного — лилового сияющего омута, в котором без следа пропадают люди, лошади и даже пушки…

Пока девушка возилась с приготовлением кофе, Коля обратил внимание на стопку бумаг на краю конторки. И вздрогнул, испытав ощущение, к которому вполне подошло бы модное словечко «дежа вю». На самом верху стопки лежала знакомая картинка с «железным дровосеком» — та самая, увиденная однажды в журнале «Механический мир».

Едва сдерживая лихорадочное нетерпение, Коля взял картинку и отложил её в сторону. Следующий лист… — ну конечно, знакомый почерк Лорэ-Груссе! Записки с рю де Бельвиль, так взбудоражившие рижского редактора — и даже пятна от мясного соуса, похожие на отпечатки пальцев, на месте…

— Мсье, я заберу эти бумаги, если вы не против. И вот, держите!

Голос Груссе вернул его к реальности. Француз приветливо улыбнулся и протянул кружку, до краев полную чёрной, как смола, ароматной жидкости, а сам ловко сгрёб стопку листов и засунул за отворот кожаной пилотской куртки.

— Осторожно, мсье, горячо!

Коля чертыхнулся и едва не уронил кружку — её содержимое, в самом деле, мало отличалось от кипятка. Груссе собрал листки и присоединил к ним рисунок с «железным дровосеком».

— Напечатано перед войной, для наших «рекрутов»— чтобы они знали, что их ждёт. Я тогда разыскивал по всей Франции талантливых, образованных молодых людей и уговаривал перебираться в Солейвиль. Кстати, одним из них был Алексис — помнится, я отправил его к профессору в ноябре прошлого года…