Механический мир

Груссе, сидя на корточках возле маршьёра, чиркал спичками — те, одна за другой, ломались и гасли, распространяя едкую серную вонь. Наконец, искрящийся огонек побежал по огнепроводному шнуру к распахнутому люку. Пилот кинулся прочь, Коля подхватил багаж и поспешил за ним. Перебросил сумки через низкую изгородь и перевалился сам, ломая колючие кусты.

— Прячьтесь, мсье! Пруссаки!

Во двор с улицы въезжали шестеро всадников в синих мундирах и касках-пикельхаубах с прусскими орлами и остриями на макушке. У каждого в правой руке кавалерийский карабин, стволом вверх, приклад уперт в бедро. Откормленные, лоснящиеся кони ганноверской породы фыркают, мотают головами. У каждого под хвостом парусиновый мешок для сбора конских яблок — прусский ordnung действует и на оккупированных территориях.

— Драгуны! — прошипел Груссе. — Двадцать второй полк, квартируют в трёх милях отсюда, в Обервилье. Принесла же их нелёгкая! Не дай Бог, заметят тлеющий фитиль…

Он накаркал. Унтер-офицер, здоровенный, с пышными усами, что-то гортанно каркнул, указывая на коленный сустав шагохода, откуда поднимался лёгкий дымок. Пистолет-карабин в руках пилота плюнул огнём, и драгуна отбросило шага на два назад — тяжёлая винтовочная пуля ударила его в грудь. Остальные бросились врассыпную: трое нырнули за маршьёр, ещё двое плюхнулись на землю, и ответили нестройным залпом.

На головы им посыпались срезанные пулями ветки. Коля вытянул из кобуры «люгер» и завозился, пристегивая кобуру. Груссе, опустив оружие, считал шепотом — «девять, восемь, семь…» — лицо его приобрело сосредоточенно-хищное выражение.

На счёт «три» ударил взрыв, торс шагохода вспух снежно-белым облаком — заряд динамита разворотил котел. По ушам резанули вопли мучительной боли, в клубах и пара мелькнуло распяленное, словно лягушка на столе препаратора, тело. Ударная волна слизнула хлипкие дворовые постройки, брызги горящей нефти из разорванного бака окатили стены. Уцелевшие драгуны кинулись, пригибаясь, к воротам. Первый рухнул, не пробежав и пяти шагов с пулей Груссе между лопаток, второй добежал до лошадей, но не успел даже вставить ногу в стремя: прапорщик поймал его спину в прорезь прицела и, задержав дыхание, надавил на спуск. Германское изделие не подвело: драгун повалился лицом вниз, как подкошенный, и больше не шевелился.

Он приподнялся и оглядел двор. Живых пруссаков не осталось. Маршьёр чадно горел посреди двора, нефтяной дым смешивался с дымом, валящим из окон. С улицы неслись панические вопли — местные жители, наконец, осознали степень угрозы.

— Надо убираться отсюда! — Груссе встал в полный рост, не отпуская приклада от плеча. — Через четверть часа здесь будет половина прусской армии!

— Может, возьмём? — Коля показал на драгунских лошадей. — Вы ездите верхом?

— Да вы спятили, мсье! Если вас схватят на драгунской лошади, с воинской амуницией — пристрелят, и имени не спросят! Вот отойдете на пару миль — нанимайте лошадь в какой-нибудь деревне и скачите, куда душа пожелает! А сейчас, ноги в руки, и бегом, через сад, пока нас не заметили! Сельские обыватели подлецы, трусы, мигом донесут…

* * *

Он перешёл на шаг, только когда закололо в боку, а воздух сделался редким — сколько ни хватай его судорожно разинутым ртом, лёгкие всё равно разрываются от нехватки кислорода. Вдали из-за рощицы жиденьких платанов поднимались клубы дыма — похоже, таверна разгорелась всерьёз.

С Груссе они расстались за садовой оградой. Коля не питал иллюзий по поводу его дальнейшей судьбы: пилоту не суждено попасть в Солейвиль. Возможно, он не успеет вернуться к сроку и застанет на месте здания груду дымящихся развалин. А может, не сумеет пробраться на фабрику в обход патрулей, и будет, скрежеща зубами от бессилия, наблюдать, как взрыв разносит апертьёр на куски. Зато наверняка знал: Груссе попадёт на тот чердак. А ещё его ранят, недаром на бумагах были пятна крови…

Груссе откроет сундук и оставит в нём пачку бумаг и «ключ-яйцо» — скрепя сердце, утешая себя, что это ненадолго, не пройдет и недели, как он вернётся…

Но судьба распорядится иначе. Его схватят, отдадут под суд, потом каторга, побег, годы скитаний. А «механическое яйцо» так и будет лежать в сундуке, чтобы через сорок лет некий букинист позволит русскому офицеру, заглянувшему в его магазинчик взять загадочный предмет в руки.

Что ж, невесело усмехнулся Коля, хоть одно хорошо: он, несмотря ни на что, выполнил обещание, данное редактору «Механического мира»: тайна записок Груссе раскрыта, можно браться за статью. А что, увлекательное выйдет чтение — жаль, только напечатать его негде, первый номер журнала выйдет из типографии самое раннее, лет через тридцать пять. Так что с журналистикой придётся пока обождать.

Зато головоломка сложилась окончательно: можно не сомневаться что Саразен, производя опыты со временем, сам того не желая, извлёк из будущего «механическое яйцо», а вместе с ним и того, кто держал его в руках. А раз так — чем чёрт не шутит, пока бог спит — может, и получится вернуться в свой благополучный 1911-й год?