Мехасфера: Ковчег

В полусотне метров от пускового стола чернело на красном фоне тело полковника. Выжившие подъехали к нему на краснеющем в солнечном свете автомобиле и остановились на красной траве. Герой человечества смотрел одним глазом и пытался дышать, но, судя по всхлипам и бледнеющему лицу, у него это не особо получалось. Обидно умирать от потери всего нескольких литров крови. Но еще обиднее умирать за шаг до выполнения миссии, так что стакан был наполовину полон. Сожалеть не приходилось. Только гордиться.

Пуно и Эхо склонились над командиром. Теперь он тоже стал краснокожим. Его судьба слилась с судьбой инков. Обезображенное лицо содрогалось в предсмертных судорогах, сгоревшая плоть напоминала о коварной хрупкости человеческого тела. С полковника словно сняли маску, которая все это время поддерживала в нем жизнь, и теперь едкий воздух Земли добивал его.

Альфа не видел сержанта из-за потерянного левого глаза, зато видел Пуно, склонившегося над ним справа.

— Я… — проговорил он на последнем в своей жизни выдохе. — Я твой отец.

И растворился в вечности. От живого, теперь уже смело можно сказать, великого человека осталось лишь израненное тело, недолговечный памятник его оборвавшейся жизни.

— Что? — Глаза Пуно раскрылись, как от удара под дых. — А ведь я никогда не видел своих родителей…

— Не обращай внимания, — махнул рукой Эхо. — Эффект боевого тоника. Бред и галлюцинации, видел в учебке сто раз.

Они поднялись над телом человека, за которым ходили в огонь, воду, под землю и в горы. Никакие слова не в состоянии выразить всю глубину чувств, поэтому кто-то в древности придумал гениальную вещь — минуту молчания. Только тишина может вместить в себя все пережитое и несказанное. В свободной от колебаний воздуха пустоте рождается и погибает бесконечное количество непроизнесенных слов и непролитых слез. Тишина таит в себе целый мир.

— Нельзя его так оставлять, — сказал после тяжелого глотка Эхо. — Но и в эту чертову землю я его точно не закопаю. Чтоб она сдохла, эта Земля!

— У нас есть особый обряд, — благоговейно прошептал Пуно, словно заглянул за завесу жизни и смерти и боялся громким голосом нарушить вечный покой мертвых. — Мы предаем усопших воле аттрактора, он сжимает их до крохотных звезд и возвращает обратно, чтобы наши близкие оставались с нами.

— Звучит воодушевляюще, — заметил Эхо. — А если точнее?

— Мы суем их в синюю будку.

— Понятно.

Но прежде чем каменить мертвых, нужно попытаться найти живых.

Они вернулись к машине и услышали слабый стон Лимы. В бреду она звала отца. Пуно и Эхо решили во что бы то ни стало найти останки вождя.

Грузовая машина скребла колесами по заваленной телами мутантов земле бывшего лагеря и бывшего космодрома. Ракета сломала ржавую ферму, которая удерживала ее сотни лет. Стартовая площадка превратилась во взорванную изнутри консервную банку. Все разрушено и сожжено. Ни одной живой души.

— Выглядит жутко, — оглядывался Эхо. — Как будто мы по ошибке попали в мир мертвых. Переплыли Стикс, при этом не умерев. Сбой в матрице, не иначе.

Они нашли убитого вождя в крохотном домике, превращенном марсианами в тюрьму. И в этот момент случилось чудо. Нет, он не ожил. Но великий Инка словно передал огонь своей жизни будущим поколениям, принес себя в жертву Всевышнему, чтобы дать жизнь другим. Возле его последнего пристанища послышался громкий писк. Рядом не осталось целых домов — только их бетонированные фундаменты. В одном из них виднелся ведущий вниз люк. Когда-то там был подвал и, как во всех подвалах, в нем водились крысы, прогрызающие себе тоннели сквозь любой грунт. Поэтому инки и замуровывали подвалы, однако этот лючок смотрелся чище других, выделялся фактурой и цветом. Так выглядят предметы, когда ими постоянно пользуются. Из-под земли доносился не только крысиный писк, но и жалостный детский плач. Человеческое ухо настроено улавливать плач ребенка за сотни метров — в этом кроется главная цель эволюции, доведшей общество до такого плачевного состояния. Homo sapiens выжил, потому что в любой ситуации мог услышать эти режущие слух вопли из детского рта, эту пожарную сирену, помноженную на бесконечность в квадрате. Вот и теперь, несмотря на толстый слой земли и собственную критическую усталость, Пуно и Эхо услышали плач. Они бросились к люку и, не считаясь с рисками, открыли его. Изнутри вырвался мягкий смрад, почти свежий воздух относительно удушающих примесей атмосферы. Из темной, как ночное небо, клоаки показались белые, как созвездия, огоньки детских глаз. Может, они и родились в разное время, но гороскоп у всех в этот день оказался крайне благоприятным. Пуно бесстрашно спрыгнул в загадочную темноту, расплющив при этом голову дохлой крысы. Одного за другим он брал ребятишек на руки и передавал их Эхо. Потом осмотрел подвал и с облегчением обнаружил только мелкие кости крыс.