Мексиканский для начинающих

Подрастратив энергию, придуревший Петя выполз на песок. Но не прошло и минуты, как он подпрыгнул — солнечный ветер вновь напитал его.

— Пойдем-ка — совершим восхождение!

По стертым просторным ступенькам, держась за толстую цепь, протянутую с вершины до подножия пирамиды, Петя полез вверх.

Я задержался внизу, вспомнив родное Лукоморье.

Если представить, что пирамида — это лукоморский могучий дуб, — то все в общем и целом встает на свои места. И цепь! И относительно ученый кот… И видения, и чудеса, и брег, и волны…

Избушки, правда, не видать. Но можно, можно было бы срубить здесь пятистенок. И зажить в тишине и покое среди призраков атлантов и майя, в компании голых собачек.

Пока я предавался мечтам, Петя уже был на макушке пирамиды. Какие-то восходящие потоки обволакивали его и, казалось, он парит над вершиной, над морем, над полуостровом Юкатан. Ему там было здорово, как, впрочем, и повсюду! Он сделал стойку на голове.

Вокруг пирамиды собирались туристы. Они показывали вверх пальцами и щелкали затворами фотокамер, думая, вероятно, что это ритуальный танец майя, входящий в программу посещения Тулума.

— Это мой друг, — сказал я. — Сейчас он вам покажет!

И Петя не заставил себя ждать: прошелся колесом, отбил чечетку и сделал шпагат.

— Гимнаста русо! — одобрительно кивали туристы. — Очень, очень!

К пирамиде уже было не пробиться. Петя вдруг пустился вприсядку, отбрасывая ноги по четырем сторонам света. Выполнил «уголок» и «березку». Это вольное выступление содержало множество диковинных, не виданных ранее элементов, уходивших корнями в слободской и фабрично-заводской фольклоры.

— О-о-гоп! — вскрикивал Петя. — О-о-гоп-тулуп!

Он заканчивал программу бурно. Я не успевал считать тулупы — двойной, тройной! Четверной, пятерной!

Только тут я догадался, что этот танец посвящен Пятому солнцу! Пять роскошных тулупов символизировали пять солнечных эпох.

Петя сдержано поклонился и полез вниз по цепи, которая ходуном ходила от грома аплодисментов. Дружно взвыли атлантическими голосами голые собаки. Из-за набежавшего облака удивленно выглянул бог дождя Тлалок, уронив пару восторженных слез.

Да, лукоморье, пирамида, пять тулупов, Петя на цепи! Такое остается в памяти до конца жизни. Испуская, как говорится, последний вздох, увижу я город Тулум, рыбку Гамлета и голых собачек…

Что наша жизнь? Одни воспоминания! О том, что было, и о том, чего вовсе не было, но могло быть.

Бог дождя Тлалок разрыдался, как ребенок, глядя сверху на земную суету. Туристы дунули к автобусу, и мы с Петей — к джипу.

Я успел на прощание почесать мокрые уши голых собак. Они кивали и подмигивали, мол, возвращайся, мы покажем, где закопан сундук, наполненный мудростью Атлантиды.

«Ладно, — думал я, — мудрость не ржавеет. Она приходит в свое время. А покуда пускай хранится в городе Тулуме, это подходящее для нее место».

Счастливые часы на острове женщин

Только грубый, нечувствительный и, я бы сказал, бессердечный человек назовет этот пляж — песчаным.

Какой там песок?! Это просто какой-то деликатес лежит у вас под ногами и мягко обволакивает, простите, зад, когда вы этого захотите. В общем — упасть и забыться!

И в этом забытье, в этот, как говорится, миг бесконечный возникнут перед вами — и пиратские фрегаты Моргана, и пирамиды майя, украшенные каменными крылатыми змеями, и египтяне, приплывавшие когда-то на Юкатан.

Елки-палки, даже древние египтяне, у которых было и свое вполне приличное море, и свои вполне пирамидальные пирамиды, стремились тем не менее на Юкатан, в карибские воды.

Нет, я не египтянин, но… Но если бы еще не существовало аэропланов, если бы ни наш родной Черепанов, ни зарубежные братья Уатт не изобрели паровой двигатель, даже в утлой лодчонке, на каком-нибудь захудалом папирусном плоту пустился бы я через Атлантику — в Карибское море, на южную оконечность полуострова Юкатан, где коралловые рифы населены тысячами невероятных рыб.

Само слово «рыба» применительно к здешним подводным жителям звучит кощунственно.

В ресторане-то вам, конечно, подадут любую рыбу, которая на языке кулинарном именуется «пескадо». Иное, совсем иное, ласково-поэтическое имя носят обитатели кораллового мира — «песес». Они доверчивы, и под водою встречают тебя, как блудного сына, вернувшегося наконец-то по месту изначальной прописки.

Эти милые ребята буквально заглядывают в глаза — мол, чего там наверху творится, поведай.

Кстати, я совершенно убежден, если в нашем изрядно отравленном мире и сохранилась парочка русалок, то, конечно, у побережья Канкуна.

Не знаю, может, это была легкая подводная дрема, но могу поручиться, что однажды краем глаза увидел-таки небольшую по размерам русалочку — эдак метр пятьдесят с хвостом — плывущую в сторону ислы Мухерес.

Я было припустил за ней, да куда там! Даже попытался что-то крикнуть вслед, но, понятно, кроме пузырей, ничего членораздельного. Скрылась русалочка в бирюзовой водной дали, пронизываемой до самого дна солнечным светом.