Мелиан. Охота Дикой Кошки (СИ)

Том никогда не говорил, что заставило его взять меня под крыло, кормить, учить и оберегать. На

мои расспросы он отмалчивался или отмахивался, но я часто ловила на себе взгляд его глаза. В нём

скользило сочувствие и... жалость, что ли. Я же испытывала к старику нечто вроде дружеской

привязанности. Нельзя сказать, что он заменил мне отца, но Том пришёл на помощь в трудный миг,

и за это я чувствовала благодарность. Он терпеливо возился со мной, приводя в чувство после

пережитого шока, и не сделал ни единого гнусного поползновения.

Жаль, что я так и не успела сказать ему "спасибо".

Старый Том погиб вместе с кораблем "Морской ветер", на котором отправился в Хайань. Понятия не

имею, что ему там понадобилось. Старик не посвятил меня в свои планы, а лишь легко поцеловал в

лоб и пообещал вернуться как можно скорее. Обещания своего он не сдержал. В ночь после

отплытия "Ветра" разыгрался страшный шторм, и корабль пошёл ко дну на корм морским

чудовищам. Об этом нам рассказал единственный выживший – Аймак Крыса, которого спустя три

дня подобрали в океане дрейфующим на обломке мачты. Пережитое наградило его белой, как

луна, сединой и заиканием. Кое-как придя в себя, Крыса поведал нам о жутком шторме, о

разваливающемся, словно карточный домик, "Ветре" и о какой-то чёрной тени, будто бы

метавшейся в грохочущем небе над разыгрывающейся бедой. Выслушав Крысу, пираты перебрали

в разговоре всех известных им монстров и чудищ, мифических и реальных, но так и не решили, кто

же это мог быть. Пришлось сойтись на том, что разыгрался не только шторм, но и воображение

Крысы.

В тот момент я тихо сидела в стороне, напряженно пытаясь уловить малейшие детали обсуждения.

К горечи от осознания полнейшего одиночества примешивалось острое ощущение себя лишней в

этом мире.

Вместе с Томом ушла последняя опора, надёжное плечо, на которое я могла опереться. Я

чувствовала себя крохотной песчинкой, попавшей в бурные волны океана.

Пиратское братство теперь отторгало меня: единственная ниточка, связывающая нас, оборвалась.

Оставались ещё мои песни; морские бродяги любили слушать их, собираясь вечерами по тавернам,

но в остальном меня сторонились. Том был лишь одной из причин; другой стала неискоренимая

пиратская суеверность.

Матёрые морские волки, не боявшиеся ни богов, ни чудовищ, пасовали перед миром духов и

привидений. Из пиратских баек и поверий о призраках можно было бы сложить здоровенный том на