Мэлори

Еще одна тварь за спиной. Сколько же их?

Том быстро идет к амбарной двери, заходит внутрь.

– Мама! Олимпия! Вставайте!

Олимпия лежит неподвижно, не спит.

– Я их слышу, – говорит она.

Том, крепко зажмурившись, закрывает за собой дверь.

Мэлори тоже проснулась.

– Сколько? – Ее ровный голос – единственная опора в темноте.

– Много, – отвечает Олимпия.

Мэлори не говорит им закрыть глаза и надеть перчатки.

– Подойдите ко мне! Оба! – командует она.

Том вслепую пробирается к матери. Кладет рюкзак примерно туда, где взял. Если промахнулся, она наверняка заметит. Хотя какая теперь разница? Снаружи их не меньше десяти. Еще три на крыше. Семь в поле. Уже неважно, поймет ли мать, что он читал рукопись.

И узнает ли, что до него дотронулись…

Уже подходя, Том осознает, что все еще прижимает к груди бумаги. Теперь не получится незаметно засунуть их в рюкзак.

Хотя… какая разница?

Снаружи движение. Олимпия уже посреди амбара, вместе с Мэлори. Никаких резких звуков, стука, грохота. Тихие размеренные шаги. Твари медленно окружают.

Том яростно трет руку. Спускает рукав.

Мысли проносятся в голове. Мэлори уверена: от прикосновений сходят с ума.

Это правда? Правда?

– Мама! – говорит он, уже не пряча страх.

Ему нужна поддержка. Пусть мама услышит, что ему страшно. И скажет, что с ним все нормально.

Том уверен на сто процентов: если бы он уже начал сходить с ума, Мэлори затаилась бы, спряталась от него, как от тварей.

– Мама! – кричит он.

Мэлори хватает его за запястье, притягивает ближе. Теперь они втроем, тесно прижаты друг к другу.

– Перчатки, – говорит Мэлори.

Том надевает перчатки.

Он слушает. Посчитать невозможно. Прислушивается изо всех сил. Нет, не перечесть.

Снова слушает. Том тяжело дышит, и Мэлори сильней сжимает его руку. Том представляет себе женщину из Индиан-Ривер. Она привязана к дереву, притворяется нормальной. Они ей верят, кормят супом, а она только и ждет, когда перережут веревки…

– В амбаре никого, – говорит Олимпия.

Откуда ей знать? Она же ничего не видит. Том отчаянно вертит головой, чтобы поймать малейший звук, доносящийся изнутри.

Мэлори не спрашивает, есть ли твари снаружи, – даже ей понятно.

Они ступают по траве. Скрипят от их присутствия дощатые стены.

Том в полном смятении. Единственный оплот – ровный голос матери:

– Стоим, ждем.

Приоткрыл бы глаза чуть шире – тогда, перед тварью, – и теперь душил бы Мэлори или бил бы Олимпию о стену головой.

О чем он только думал? Как мог?

«Олимпия сказала, внутри никого нет. Внутри никого нет. Внутри никого нет», – твердит про себя Том.

– Они замерли, – шепчет Олимпия.

– Зайти не пытаются? – спрашивает Мэлори.

– Нет, но и не уходят.

Том все время ощущает руку, потирает место, где к нему прикоснулись. Вдруг нечто шагнуло в него и теперь пульсирует в крови, подбирается к мозгу? Оно в силах заставить его причинить вред любимым людям. В силах сделать его безумным.

Однако ничего не происходит.

Или он просто не замечает?

Мэлори еще в детстве пугала их с Олимпией рассказами: во всех подробностях описывала, как теряют рассудок. Человек не осознает, что тронулся, – это и есть первый признак. А если до тебя дотронутся, ты тоже сойдешь с ума, только медленно…

А вдруг он все-таки видел тварь на улице? Вдруг глаза были открыты шире, чем он предполагал? Наверное, он уже сумасшедший!

Тому не хватает воздуха. Надо взять себя в руки. Побороть страх. Ему всю жизнь внушали: «бойся!» – как же надоело! Интересно, а жители Индиан-Ривер тоже боятся? Неужели они живут в постоянном ужасе? Если бы один из них услышал шаги в темноте и шорохи на крыше, он, наверное, не сломался бы, как Том.

Том пытается найти в себе силы. Где тот парень, который только что читал под одеялом и был в восторге от прочитанного? Ведь это он, Том, недавно стоял перед тварью с приоткрытыми глазами. Куда же делась его отвага? Почему так быстро испарилась?

– Я насчитала тринадцать, – говорит Олимпия.

В моменты кризиса Мэлори всегда ведет себя одинаково. Вот и сейчас она начинает приводить доводы – доказывать, что все будет хорошо и они переживут сегодняшнюю ночь. А по голосу понятно – боится не меньше Тома.

– Твари не нападают. Не было таких случаев, – говорит Мэлори.

Что значит «не было»? Тот, на кого напали, уже ничего не расскажет… А если и расскажет, как ему верить? «Я сам виноват, твари ни при чем», – заявит некто, отрубит себе голову и закопает в собственном садике.

– Мы их не интересуем, – говорит Мэлори.

Однако судя по звукам вокруг амбара – очень даже интересуем. Еще одна тварь залезла на крышу. И из полей идут сразу несколько.

– Они не желают нам зла, – говорит Мэлори.

А почему же тогда не уходят? У Тома-старшего была теория: твари просто наблюдают свое воздействие на людей. Якобы они сводят с ума не специально. И что, до сих пор не поняли, сколько от них вреда? Выходит, поняли и не остановились.

– Они сами не знают, что творят, – говорит Мэлори.

«Возможно», – думает Том. Возможно. Неизвестно, обладают ли твари разумом и нравственностью, однако их количество на Земле растет. И нет ни малейших признаков того, что они намерены убраться восвояси.