Мемуары

Выйдя от Месьё, я отправился объявить о своем решении принцам. Я нашел их в Отеле Конде в обществе герцогини де Лонгвиль и принцессы Пфальцской. В ответ на мою учтивую речь принц де Конти рассмеялся, назвав меня любезным отшельником. Г-жа де Лонгвиль, как мне показалось, оставила мои слова без внимания. Принц де Конде сразу понял их возможные следствия, — я увидел явственно, что мой пируэт вызвал его недоумение. Принцесса Пфальцская скорее всех оценила эту танцевальную фигуру. Итак, я удалился в монастырь Богоматери, и, вручив судьбу свою Провидению, не преминул, однако, воспользоваться средствами, доступными смертному, чтобы защититься от происков моих врагов. Ко мне явился Аннери, приведший с собой дворян из Вексена; в монастыре поселились Шатобриан, Шаторено, виконт де Ламе, Аржантёй и шевалье д'Юмьер. Балан и граф де Крафор с пятьюдесятью офицерами шотландцами, прежде служившими в отрядах Монтроза, были расквартированы на улице Нев-Нотр-Дам в домах самых рьяных моих приверженцев. Преданные мне полковники и капитаны городской милиции получили каждый свой пароль и сигнал сбора. Я приготовился ждать, положившись на волю случая, а тем временем неуклонно отправлять духовные свои обязанности, не подавая по наружности повода хоть сколько-нибудь подозревать меня в интригах. С Жуи мы виделись лишь тайком; в Отель Шеврёз я наведывался только ночью с единственным провожатым — Мальклером; посещали меня одни только каноники и кюре. В Пале-Рояле и в Отеле Конде немало надо мной потешались. В эту пору я велел оборудовать в нише окна вольер, чем дал повод Ножану съязвить: «Теперь коадъютор обучает петь со своего голоса одних только пташек». Однако настроение умов в Париже примиряло меня с насмешками Пале-Рояля. Я пользовался благосклонностью народа, тем большей, что ко всем остальным он приметно охладел. Кюре, прихожане, нищие были своевременно уведомлены о переговорах, которые ведет с двором принц де Конде. Герцогу де Бофору я наносил удары, которые он не умел отразить с необходимой ловкостью. Г-н де Шатонёф, после того как у него отобрали печати, удалился в Монруж и оттуда передавал мне известия, большей частью совершенно надежные, которые получал сам от маршала де Вильруа и командора Жара. Месьё, в глубине души пылавший гневом против двора, усердно поддерживал со мной связь. Но вот что помогло разрозненным наброскам обрести стройные очертания плана. Однажды между полуночью и часом в монастырь явился виконт д'Отель, объявивший мне, что в его карете у моих дверей ожидает брат его, маршал Дю Плесси. Тот вошел следом и обнял меня со словами: «Я приветствую в вашем лице нашего первого министра». Увидев, что я в ответ улыбнулся, он добавил: «Я отнюдь не шучу, от вас одного зависит им стать. Королева только что приказала мне уведомить вас, что готова вверить вам себя самое, своего сына, Короля, и судьбу своей короны. Выслушайте меня». И тут он рассказал мне о так называемом договоре принца де Конде с Сервьеном и Лионном, о каком я вам уже рассказывал. По словам маршала, Кардинал написал Королеве, что, если в добавление к губернаторству в Гиени, которое она уже уступила Принцу, она одарит его еще губернаторством в Провансе, она покроет себя вечным позором и Король, сын ее, достигнув совершеннолетия, будет видеть в ней виновницу гибели монархии; в этом мнении Кардинала, столь противном его собственной выгоде, Королева усматривала доказательство его преданности; поскольку одной из статей договора с Принцем было возвращение Кардинала, Мазарини мог бы за него ухватиться, ибо министр короля слабого иной раз находит для себя более корысти в расшатывании власти, нежели в ее укреплении (маршалу было бы мудрено доказать мне справедливость сего утверждения); но он, Кардинал, предпочтет, мол, всю жизнь с протянутой рукой обивать пороги чужих домов, нежели согласится, чтобы Королева сама содействовала расшатыванию трона и тем более ради него, Мазарини. При этих последних словах маршал Дю Плесси извлек из кармана письмо, писанное рукою Кардинала, которую я хорошо знал.