Мемуары

Третьего апреля, когда Месьё с принцем де Конде явились в Пале-Рояль, Месьё известили, что Шавиньи, приближенный к принцу де Конде, вызван Королевой из Турени, где он находился. Месьё, смертельно его ненавидевший, выразил Королеве неудовольствие, зачем она пригласила Шавиньи, не сказавшись ему, тем более что она намеревалась, по крайней мере по слухам, назначить Шавиньи министром. Королева надменно возразила Месьё, что он тоже совершил кое-что без ее ведома. В ответ Месьё покинул Пале-Рояль — принц де Конде последовал за ним. По окончании совета Королева послала Ла Врийера отобрать печати у Шатонёфа, в десять часов вечера вручила их Первому президенту, а герцога де Сюлли послала просить его тестя, канцлера, пожаловать в Совет. Между десятью и одиннадцатью часами лейтенант гвардии Королевы Ла Тивольер явился к Месьё уведомить его о переменах в Совете. Герцогиня и мадемуазель де Шеврёз употребили все силы, чтобы обрисовать Месьё последствия, какими эти перемены грозят, — их нетрудно было увидеть правителю королевства, столь глубоко оскорбленному на глазах у всех. Надо ли вам говорить, что тут я утратил сдержанность, какою только что вам похвалялся. Месьё, казалось, был сильно взволнован. Он собрал всех нас, то есть принца де Конде, принца де Конти, де Бофора, герцога Немурского, де Бриссака, де Ларошфуко, де Шона — старшего брата де Шона, вам известного, де Витри, де Ла Мота, д'Этампа, де Фиеска и де Монтрезора. Он рассказал нам о случившемся и просил совета. Монтрезор, взявший слово первым, предложил свои услуги, чтобы от имени Его Королевского Высочества отобрать печать у Первого президента. Господа де Шон, де Бриссак, де Фиеск и де Витри его поддержали. Я же сказал, что мера эта справедлива, основана на законных правах и даже необходима, но, так как по доброте своей Месьё противится насильственным крайностям, — а они могут произойти при исполнении подобного приказа, — на мой взгляд, в этом деле не должно, как предлагает герцог де Шон, прибегать к помощи народа; по моему суждению, Месьё поступил бы разумнее, поручив это исполнить капитану своей гвардии; мы с герцогом де Бофором могли бы появиться на набережных, лежащих по обе стороны Дворца Правосудия, чтобы успокоить толпу, которая, когда речь идет о Месьё, нуждается лишь в том, чтобы сдерживали ее пыл. «С какой стати вы говорите от моего имени, сударь? — перебил тут меня г-н де Бофор. — Когда придет черед, я сам выскажу свое мнение». Я просто остолбенел от изумления. Между нами не было и тени не то чтобы раздора, но даже малейшего несогласия. А герцог де Бофор меж тем продолжал уверять, что не знает, сумеем ли мы сдержать народ и помешать ему, если он вздумает вдруг бросить Первого президента в Сену. Кто-то из сторонников принца де Конде, — не помню, герцог Немурский или г-н де Ларошфуко, — поддержал речь герцога де Бофора, развив и расцветив ее таким способом, что слова мои стали казаться призывом к резне ³³⁷

. Принц де Конде добавил, что, мол, должен признаться, он ничего не смыслит в войне ночных ваз и даже чувствует себя трусом, едва речь заходит о площадных волнениях и смуте, но если Месьё почитает себя настолько оскорбленным, что желает начать гражданскую войну, он готов оседлать коня, скакать в Бургундию и вербовать армию для защиты Месьё. Герцог де Бофор опять затянул нечто в таком же духе, и это-то и доконало Месьё, ибо, увидя, что г-н де Бофор поддерживает принца де Конде, он вообразил, будто это разрознит народ, который поделит свою преданность между герцогом де Бофором и мною. Вы, без сомнения, любопытствуете узнать причину такого поведения г-на де Бофора и, узнав ее, будете весьма удивлены. Гансевиль, лейтенант его гвардии, впоследствии рассказал мне, что герцог де Бофор имел днем беседу с сестрой своей, герцогиней Немурской, которую нежно любил, и та убедила его — более слезами, нежели доводами — действовать заодно с герцогом Немурским, а тот был во всем заодно с принцем де Конде; старания свои она предприняла в согласии с герцогиней де Монбазон, которую, по уверениям Гансевиля, склонили к этому, с одной стороны, Винёй, с другой — маршал д'Альбре, сговорившиеся в эту пору поссорить герцога с Фрондой. Г-жа де Монбазон всегда уверяла президента де Бельевра, будто вовсе не участвовала в этом сговоре и более других была удивлена, когда г-н де Бофор на другое утро рассказал ей о случившемся. Президент де Бельевр вообще никогда не придавал веры ее словам и тем более не поверил ей, когда г-н де Бофор совершил шаг столь необдуманный, что сразу впал в ничтожество. Вы вскоре убедитесь в этом, а стало быть, поймете, почему герцогиня де Монбазон не желала брать на себя ответственность за его действия. Гансевиль часто говорил мне впоследствии, что герцог де Бофор уже на другой день горько раскаивался в своем поступке. Брийе, его конюший, утверждал обратное — кто из них прав, разобраться трудно. Более верным представляется мне другое: увидя, что двор и принц де Конде объединились, и полагая, что у Месьё недостанет силы поддержать меня, он решил, что я проиграл. Он заблуждался, ибо я уверен — не отступись от меня он сам, Месьё исполнил бы все, что мы с ним пожелали бы, и притом с верным успехом. Я всеми силами старался убедить Месьё, что он может решиться на все и без герцога де Бофора, и это была правда — когда после описанного совещания он вошел в покои своей супруги, где его ожидали герцогиня и мадемуазель де Шеврёз, я предложил ему в их присутствии задержать принцев под предлогом, что следует еще обсудить вопрос о переменах в Совете; я сказал, что мне понадобится не более двух часов, чтобы призвать к оружию милицию и доказать ему, что народ совершенно ему предан. Герцогине Орлеанской, которая плакала от гнева, желая во что бы то ни стало убедить мужа принять этот план, удалось поколебать Месьё. «Но если мы примем такое решение, — сказал он, — надобно сей же час арестовать их всех, — всех и моего племянника де Бофора». — «Они ждут Вашего Королевского Высочества в библиотеке, — отозвалась мадемуазель де Шеврёз. — Стоит повернуть ключ в замке — и они арестованы. Я желала бы оспорить эту честь у виконта д'Отеля. То-то было бы славно — девица взяла под арест победоносного полководца». С этими словами она бросилась к двери. Дерзость замысла напугала Месьё; зная его натуру, я потому и не заговорил с ним сразу об аресте принцев, а предложил лишь их задержать. Так как он был умен, он рассудил, что, едва в городе начнется шум, их непременно должно будет арестовать, и воображение исторгло у него слова об аресте. Если бы мадемуазель де Шеврёз промолчала, я никак не отозвался бы на них, и он, быть может, предоставил мне исполнить то, что подсказало ему воображение. Горячность мадемуазель де Шеврёз сразу поставила его перед необходимостью действовать, и действовать решительно. Ничто так не пугает людей слабодушных. Он принялся насвистывать, а это был знак всегда дурной, хотя и нередкий, и в задумчивости отошел к окну. Потом сказал, что надо подождать до завтра. Потом отправился в библиотеку — проститься со всеми там находившимися; принцы покинули Люксембургский дворец и, спускаясь по лестнице, открыто насмехались над войной ночных ваз.