Мемуары

Едва Месьё занял свое место, генеральный адвокат Талон со своими собратьями явился объявить, что накануне доставил Королеве письмо, которое принц де Конде прислал в Парламент; Ее Величество весьма одобрила поведение палат, а канцлер вручил генеральному прокурору бумагу, которая возвестит им волю Короля. Королева весьма удивлена, стояло в бумаге, что принц де Конде мог усомниться в искренности столь много раз повторенных ею заверений; она не имела никакого умысла на его особу; не менее того удивляют ее подозрения Принца касательно возвращения г-на Кардинала — Королева намерена свято блюсти слово, какое дала на сей счет Парламенту; о брачных планах герцога де Меркёра ³⁶⁸

, как и о переговорах насчет Седана ³⁶⁹

, ей ничего не было известно и она более других имеет причины сетовать на то, что произошло в Брейзахе (я изъясню вам вскоре три эти последние обстоятельства); что до отстранения Ле Телье, Сервьена и Лионна, то да будет Парламенту известно: она не потерпит, чтобы ей препятствовали выбирать министров Короля, ее сына, и ее личных слуг по ее собственному усмотрению. К тому же просить об отстранении трех названных лиц тем более несправедливо, что ни один из них и пальцем не шевельнул, чтобы вернуть г-на кардинала Мазарини. После оглашения бумаги Парламент пришел в волнение оттого, что на ней не стояло подписи, хотя в тогдашних обстоятельствах это не имело никакого значения. Но поскольку в подобного рода корпорациях всякое крючкотворство волнует глупцов и тешит даже самых здравомыслящих, утреннее заседание прошло, можно сказать, впустую, ассамблея была перенесена на понедельник, а герцога Орлеанского просили взять на себя тем временем роль посредника в примирении. В заседании этом вышло серьезное столкновение между принцем де Конти и Первым президентом. Первый президент, недовольный принцем де Конде, ибо он полагал, хотя, на мой взгляд, и несправедливо, что тот не изъявил, как был бы должен, личной ему признательности, так вот, недовольный принцем де Конде, Первый президент решительно не одобрил отъезд Принца в Сен-Мор и даже назвал его печальным предвестием междоусобицы. Он прибавил к этому два-три слова, которые содержали намек на смуты, вызванные в прошлом принцами из рода Конде ³⁷⁰

. Принц де Конти тотчас ответил на эти слова, и ответил угрозами, объявив, что, находись они в другом месте, он научил бы Первого президента соблюдать подобающее в отношении принцев крови почтение. Первый президент бесстрашно возразил принцу де Конти, что он ничего не боится и у него самого есть причины к неудовольствию, ибо его осмеливаются перебивать там, где, отправляя свою должность, он представляет особу Короля. Среди сторонников того и другого поднялся шум. Месьё, очень довольный ссорой, вмешался в нее лишь тогда, когда дольше молчать уже было нельзя, и объявил наконец обеим сторонам, что всем надлежит радеть лишь об общем умиротворении и прочее в этом роде.

Возвратившись к себе, Месьё отвел меня в библиотеку, сам затворил дверь, запер ее на ключ, бросил шляпу на стол и тоном чрезвычайно взволнованным сказал мне ³⁷¹

, что перед отъездом в Парламент не успел уведомить меня кое о чем, что меня удивит, хотя мне и не должно было бы удивляться; в полночь ему стало известно, что старый Панталоне (так он называл де Шатонёфа) через Сен-Ромена и Круасси ведет переговоры с Шавиньи о примирении принца де Конде с Королевой; он, мол, знает все, что на это можно возразить, но спорить с очевидностью бесполезно, а здесь она непреложна. «Но если вы сомневаетесь, — добавил он, швырнув мне письмо, — вот прочтите». Это письмо, писанное рукой Круасси, адресовано было г-ну де Шатонёфу, и в нем между прочим стояло: «Вы можете заверить г-на де Шавиньи, что командор де Жар, который дается в обман лишь в делах любовных, убежден - Королева действует искренне, и не только фрондеры, но и сам Ле Телье не ведает о наших переговорах. Подозрения г-на де Сен-Ромена ни на чем не основаны».