Мемуары

Однажды в присутствии Королевы г-жа де Кариньян объявила, что я урод, — быть может, то был единственный случай в ее жизни, когда она не солгала. «У него великолепные зубы, — возразила ей Королева, — а когда у мужчины зубы хороши, он не бывает уродом». Г-жа де Шеврёз, узнавши об этом замечании от г-жи де Ледигьер, которой передала его г-жа де Ньель ^397а

, вспомнила, как Королева не раз говорила при ней, что красоту мужчин составляют единственно зубы, потому что только от этой красоты и есть прок. «Попытаем счастья, — сказала мне герцогиня как-то вечером, когда я прогуливался с ней в саду Отеля Шеврёз. — Если вы готовы сыграть эту роль, все может случиться. Только делайте в присутствии Королевы вид мечтательный, не сводите глаз с ее рук ³⁹⁸

, браните на чем свет стоит Кардинала, остальное предоставьте мне» ³⁹⁹

. Мы договорились о подробностях и разыграли их в точности так, как сговорились. Я два-три раза испрашивал у Королевы тайной аудиенции по пустому поводу. Во время этих аудиенций я сообщал ей лишь то, что могло заставить ее недоумевать, зачем мне понадобилось ее видеть. Я по пунктам следовал наставлениям герцогини де Шеврёз, в своем раздражении и злобе на Кардинала доходил до сумасбродства. Королева, от природы большая кокетка, такой язык понимала с полуслова. Она заговорила об этом с герцогиней де Шеврёз, та прикинулась удивленной и озадаченной, но лишь настолько, сколько необходимо было, чтобы правдоподобнее сыграть свою роль; она сделала вид; будто теперь припоминает прошлое и после слов Королевы задумалась над тем, что ей самой, мол, никогда не пришло бы в голову, хотя еще по возвращении в Париж ⁴⁰⁰

она заметила, что я злобствую против Кардинала. «В самом деле, Ваше Величество, — сказала она Королеве, — Ваши слова вызвали в Моей памяти обстоятельства, которые сообразуются с тем, что Вы мне сказали. Коадъютор целыми днями выспрашивал меня о прошлой жизни Вашего Величества с любопытством, которое меня удивляло, потому что он входил в такие мелочи, какие нисколько не касаются до нынешнего времени. Пока разговор шел о Вас, речи его были слаще меда, но стоило случайно упомянуть имя господина Кардинала, и передо мной был другой человек, тут уж он не давал пощады даже Вашему Величеству, и вдруг смягчался снова — впрочем, только не в отношении господина Кардинала. Кстати, припоминаю, как однажды ему вдруг вздумалось яростно разбранить покойного Бекингема — не помню уж, с чего началась беседа, но коадъютор не мог стерпеть, что я отозвалась о герцоге как о человеке истинно благородном. Тьма подобных признаков теперь вдруг сразу представилась моему взору, — я не замечала их, потому что мне затуманивала глаза любовь его к моей дочери, но, правду сказать, любовь эта не столь велика, как люди воображают. Хотелось бы мне, чтобы бедняжка увлекалась им не более, чем он ею. Но все же, Государыня, я не могу поверить, чтобы коадъютор был настолько безумен, что забрал себе в голову подобную фантазию».

Вот какой разговор произошел однажды у г-жи де Шеврёз с Королевой; так они разговаривали раз двадцать или тридцать, и наконец Королева убедила герцогиню, что я все-таки настолько безумен, что забрал себе в голову подобное безрассудство, а герцогиня в свою очередь убедила Королеву, что оно, оказывается, засело в моей голове гораздо крепче, чем она сама вначале предполагала. Я, со своей стороны, также не сидел сложа руки и усердно играл свою роль: в разговорах с Королевой я то впадал в задумчивость, то городил вздор. А опомнившись, всякий раз изъявлял ей мое глубокое почтение, выказывая при этом скорбь, а иногда озлобление против г-на Кардинала. Я не заметил, что, действуя так, уже становлюсь принадлежностью двора, но мадемуазель де Шеврёз, у которой мать ее сочла необходимым по причинам, какие вы узнаете из дальнейшего, получить согласие на такое поведение, два месяца спустя вздумала вдруг положить ему конец, совершив великую и неописанную неосторожность. Я расскажу вам о ней после того, как успокою свою совесть, заполнив в моем рассказе пропуск, за который давно уже себя укоряю.