Мемуары Дьявола

Разум Луицци окончательно помутился от гнева, и он бросился на Дьявола, чтобы разорвать того в клочья, однако барону не удавалось схватить ясно видимый, могучий, но подобно змею выскальзывающий из рук силуэт. Луицци, совершенно обезумев от собственного бессилия, неистово молотил кулаками неуловимое бестелесное существо, пока, изнуренный яростью и беспомощностью, не упал, задыхаясь от рыданий, стонов и слез. Боль и горечь обрушились на него, никак не затихая, и он не успел еще собраться с мыслями, как увидел перед собой Дьявола, который смотрел на него сверху вниз все с той же грустной и суровой улыбкой. Луицци, нашедший некоторое облегчение в слезах, спросил, обхватив голову руками:

– Что же делать, что же делать?

– Жениться, – ответил Дьявол, – жениться.

Когда барон окончательно пришел в себя после приступа исступленного отчаяния, он был уже один; в замке стояла глубокая тишина. Мало-помалу он начал связно размышлять, и в голове его зароились некрасивые мыслишки:

«Жениться, сказал Сатана, но на ком? На женщине, которую я только что отверг? Связаться с этой семейкой, подлость нравов которой равна низости манер? К тому же еще ничего не известно – а вдруг я выберу бесприданницу… Ведь я имел неосторожность наплевать на договор, заключенный остальными женихами. Эх, если бы можно было переиграть! Почему только жуликам все счастье?»

Словно молния блеснула в этот момент в глазах Луицци, высветив всю глубину его падения, точно так же, как во время ночной грозы зарница помогает путнику разглядеть грязную канаву, в которую он умудрился сверзиться. Луицци ужаснулся и на какое-то время обрел способность к более трезвым и чистым размышлениям:

«Нет, – сказал он сам себе, – я не пойду на такую мерзость; к тому же если подумать, то зачем мне это? Выбор Эрнестины уже сделан, как сказала мне ее мать, которую я оттолкнул. Однако, может быть, есть еще время?»

Он сосредоточился на этой идее, которая уже не так его пугала, как поначалу; затем он решил найти облегчение от страданий в самих страданиях, для чего подобрал письма, которые расшвырял ногами в приступе бешенства. Письма окончательно подтвердили факт банкротства, и барона подавило глубокое уныние, пришедшее на смену первоначальному возбуждению. Он прикинул, что его ждет в будущем: полное лишений прозябание в нищете, и обиднее всего, что он станет мишенью для презрительных насмешек всех тех, кого знал раньше. Тщеславие, самый недостойный советчик после нищеты, заговорило в нем в полный голос! И Луицци, без оглядки устремившись к злу, словно взбесившаяся лошадь, несущая к пропасти, не разбирая пути, решил-таки испытать свое счастье женитьбой. И, не раздумывая больше ни минуты, он вновь призвал Сатану, который тут же явился все в том же суровом и грустном обличье.

– Холоп, – обратился к нему Луицци с быстро нашедшейся ради нечистого дела смелостью, которую так трудно было обрести ради дела благородного, – холоп, ты можешь хоть раз не соврать мне, и чтобы это пошло мне на пользу, а не во вред?

– Я делал это двадцать раз, но ты не хотел мне верить.

– Ну-с, – продолжал Луицци, – выкладывай-ка быстро, холопская твоя душа, кому из этих двух женщин предназначено дядюшкино приданое?

– Ты же говорил, что эта мерзость тебя не касается, или я ослышался, мой господин?

– Давай-ка без нравоучений, лукавый, – вспыхнул Арман, – что я, лучше других, что ли? Я же не святой! Эта роль, видно, дуракам только впору.

– Ты никогда и не был лучше других, – холодно заметил Дьявол. – Ты как был ничтожным типом, так и остался; а сейчас ты куда более подл, чем те, кого ты с таким рвением поносил, ведь они-то многие годы шли к постепенной утрате благородных чувств, шаг за шагом, через жестокий жизненный опыт: они выстрадали унижение перед богачами, нищету, беды, презрение; ты же никогда ничего подобного и на зуб не пробовал, но ты забыл о каких бы то ни было приличиях, стоило только упомянуть о лишениях, которыми они сыты по горло.

– Какая же это жизнь? – горестно воскликнул Луицци, в котором бурлили еще не совсем растерянные остатки гордости и чести.

– Обыкновенная, человеческая. Другие мучаются по двенадцать, а то и пятнадцать лет, а ты – всего четверть часа. Я украл у тебя семь лет твоего бессмысленного существования, но ты их вполне наверстал, так что можешь не плакаться.

– Тебе лишь бы шуточки шутить, немилосердный комедиант! – вздохнул Луицци. – Ну что ж, давай, доводи до конца свое мерзкое дело: лиши меня последних иллюзий, расскажи о всей глубине падения моей невесты, о всех ее пороках, не скрывая ничего, дабы я испил до дна горькую чашу моих собственных ошибок!

– Ты все-таки решил жениться? Может, тебе выгоднее будет отдать мне десяток лет твоей никчемной жизни?

– Ну да! И я очнусь нищим стариком! Нет, – твердо возразил Луицци, – нет! Кем бы ни оказалась эта женщина, я возьму ее в жены.

– У тебя есть еще в запасе почти два года. Есть и более честные способы нажить приличное состояние. Испытай судьбу!