Мемуары Дьявола

— Ты кому это говоришь? Мне? — с угрозой в голосе спросил Бертран.

— Тебе, кому же еще, — грозно сказал слепец, приближаясь к шуану.

— Погоди, я отвечу тебе, но чуть позже, — прошипел Бертран. — Сначала я взгляну на этого подранка. Прошу меня простить, сестричка, — обратился он к Анжелике, — не вынуждайте меня применять силу. Мне нужно пройти, и я пройду, так или иначе…

— Что ж, рискните! — Сестра милосердия закрыла спиной дверь и вытянула перед собой святое распятие, висевшее у нее на цепочке.

Бертран отпрянул и, сняв шапку, перекрестился. Оглянувшись по сторонам затравленно и злобно, он не решился все-таки поднять глаза на юную монахиню и вернулся к огню, ворча, словно бойцовый пес, выбирающий момент для броска на новую жертву.

— Ну, скоро ты закончишь эту комедию? — с усмешкой спросил его Жак.

— Хоть сейчас, раз ты так этого хочешь! — вдруг истошно завопил Бертран, резко вскакивая.

Быстрым движением он взял Жака на мушку; но пока шуан, следя за крестьянином через прорезь прицела, передвигался боком к двери комнаты, где находился раненый, малыш Матье незаметно схватил припрятанное в углу заряженное ружье и, проскользнув за спину отца, передал ему оружие, которое крестьянин тут же направил на врага; в то же время мальчишка молнией метнулся к Бертрану и пригнул к земле его двустволку. Все произошло в мгновение ока — никто и шелохнуться не успел; громовым голосом Жак закричал:

— Не двигаться! Если кто из твоих головорезов шевельнется, Бертран, то ты — труп!

Наступившую страшную тишину нарушали только шквальные завывания безразличного ко всему ветра и шум бьющего о каменное крыльцо дождя; но вдруг прогремел выстрел — пуля ударила Жака в плечо, и ружье выпало из его рук.

Один из бойцов Бертрана, скрывавшихся в темноте двора, смог незаметно для находившихся в доме прицелиться и метко выстрелить между часовыми.

— Кто стрелял? — закричал папаша Брюно.

— Шуаны, — простонал Жак.

По жалобному воплю Марианны и реву малыша Матье слепец догадался, что ранен его сын; последовала полная невыразимого ужаса суматошная сцена: старик, схватив длинный нож, бросился к тому месту, где, как он считал, находился предводитель шуанов.

— Бертран! Бертран! — кричал он.

Но Бертран легко уклонялся от схватки, и старик в бешенстве заметался по комнате, потрясая оружием:

— Бертран! Где ты, убивец? Ты опять за свое, душегуб?

Натыкаясь на мебель, он прошел зигзагами через все просторное помещение, размахивая ножом и не переставая кричать: «Бертран! Бертран, где ты?», а все те, кто попадался ему на пути, в ужасе торопились назвать ему свое имя или поспешно отступали в сторону. Так он добрался до сына и, схватив его за рукав, хриплым от ярости голосом заорал:

— Ты кто?

— Это я, отец. Успокойтесь, а то они всех нас перебьют.

— Ты ранен?

— В руку! Как раз в ту, за которую вы держитесь; отпустите — мне больно.

Слепец вскрикнул и, выпустив руку Жака, выронил и нож.

Бертран, оттолкнув ногой его оружие, невозмутимо произнес:

— Ты сам этого хотел, Жак.

— Вор, убийца! — ответил ему старик.

— Ни то, ни другое, приятель, — возразил Бертран. — Но я всегда добиваюсь своего — уж кому, как не тебе, это знать. Если бы Жак не взялся за оружие, то с ним бы ничего не случилось. Как аукнулся, так и откликнулось.

— Придет и твой черед, — прошипел папаша Брюно.

— Если Богу будет угодно…

— И вы смеете взывать к Нему после такого преступления? — возмутилась сестра Анжелика.

— Да, сестра моя, — ответил Бертран. — Ибо я — не то, что некоторые, я не причиняю зла ради зла и не стреляю в тех, кто мне не угрожает.

— Да, ты их просто грабишь, — возмущенно проговорил слепец; старик считал разбой еще более тяжким грехом, чем даже убийство, ибо не признавал никаких политических оправданий, из-за которых шуаны подняли свое восстание.

— Да, кстати, — вспомнил Бертран и обернулся к Луицци, — вы, конечно, и есть тот самый ограбленный путешественник; так вот, могу поклясться всеми святыми, что, если это сделал кто-то из наших, он будет сурово наказан. И тогда никто не скажет, что мы разбойничаем на большой дороге.

Меж тем Марианна и сестра милосердия уже разрезали куртку Жака, оголив его рану. Они начали ее промывать, а Бертран опять присел на стул. За недостатком дров огонь в очаге почти погас, и только язычок пламени в лампе, мерцавший от врывавшегося через открытую дверь ветра, грустно и уныло высвечивал горестную картину происходившего в крестьянском доме. Бертран вновь заговорил, обратившись к Луицци:

— Так где, вы говорите, вас обчистили?

— Не могу вам точно сказать… — в смятении выдавил из себя барон, растерявший остатки присутствия духа перед лицом новой и столь непривычной ему опасности.

— Но, в конце концов, сколько вы успели проехать от Витре?

— Не знаю, я спал в экипаже…

— Не надо так трястись, — ободряюще улыбнулся шуан, — никто вас здесь ни в чем не упрекает, никто вам не желает зла; скажите, что они у вас забрали?

— Ну, — совсем заплетаясь языком, произнес барон, — документы, деньга…

— Какие именно документы? Сколько у вас было денег?

— Паспорт… и письма…

— А денег?

— Но я не помню…