Во время долгого пребывания молодого Мины в плену восставших горцев возглавил один из его дядей, грубый и жестокий кузнец, не обладающий никакими способностями, но популярное имя Мины сделало его чрезвычайно влиятельным. Хунта Севильи специально посылала сюда образованных офицеров, чтобы обучать этого нового главаря, который причинил нам много зла.
Я ехал по огромным и грустным равнинам Старой Кастилии. На первый взгляд кажется, что там невозможно устроить засаду, настолько эти равнины лишены лесов и гор. Но местность там очень неровная, и кажущаяся безопасность очень обманчива. Низины покрыты пригорками, позволяющими испанским повстанцам скрывать среди них свои банды, которые внезапно нападали на французские отряды, двигающиеся иногда очень спокойно, потому что полагали, что могут невооружённым взглядом обозревать местность на 4–5 лье во все стороны. Опыт нескольких неприятных ситуаций сделал наши войска более подозрительными — проходя по этим низинам, они высылали стрелков. Но эта мудрая предосторожность была возможна только с большими отрядами, способными направить разведчиков вперёд и на фланги, что было невозможно сделать в отряде из пяти-шести жандармов, сопровождающих офицеров с донесениями. Многие из них были схвачены и убиты на равнинах Кастилии. Как бы то ни было, я всё равно предпочитал ехать по открытой местности, чем по горам Наварры и Бискайи, где дороги всегда проходят в скалах и лесах, а жители смелее и предприимчивее кастильцев.
Я продолжал свой путь, без происшествий преодолел ущелье Панкорбо и проехал городок Бривьеска. Но между этой станцией и Бургосом мы увидели вдруг два десятка испанцев, выезжающих верхом из-за небольшого холма!..
Они сделали в нашу сторону несколько выстрелов из карабинов. Шестеро жандармов моего эскорта обнажили сабли, я и мой слуга последовали их примеру, и мы продолжили путь, не удостоив врага ответом. Испанцы поняли по нашему поведению, что мы готовы энергично защищаться, и уехали в другом направлении.
Я заночевал в Бургосе у генерала Дорсенна, командующего гвардейской бригадой, так как в этой поднявшейся против нас стране французские части располагались во всех городах, посёлках и деревнях. Но дороги были ненадёжны, и самой большой опасности подвергались те, кто, как я, передвигался по ним со слабым эскортом. На следующий день мне опять пришлось это испытать, так как я хотел продолжить путь, несмотря на крайнюю слабость из-за пожирающей меня лихорадки. Но между Паленсией и Дуэньясом я встретил офицера и двадцать пять солдат Молодой гвардии, сопровождающих кассу для выплаты солдатского жалованья в гарнизоне Вальядолида. Эскорт был, конечно, недостаточен, так как местные партизаны, предупреждённые об этом событии, уже собрали отряд в сто пятьдесят всадников, чтобы завладеть деньгами. Повстанцы уже атаковали гвардейцев, но потом заметили вдали мчавшуюся галопом группу, которую образовывали вокруг меня жандармы эскорта. Приняв нас за авангард кавалерийской части, они приостановили атаку. Но один из них взобрался на возвышенное место, откуда можно было обозреть окрестности, и крикнул, что не видит больше никаких французских войск. Тогда бандиты, не желая упустить такую добычу, достаточно смело двинулись к фургону.
Естественно, я сразу принял на себя командование двумя нашими объединёнными отрядами. Офицеру охраны я приказал стрелять только по моей команде. Большинство испанцев спешились, чтобы удобнее было завладеть мешками с деньгами, а с ружьями в руках они управлялись плохо. У многих из них были только пистолеты. Я расположил моих солдат за фургоном, и, как только испанцы оказались в шагах двадцати от него, я вывел мой отряд из-за укрытия и скомандовал: «Огонь!» Залп был точным и ужасным, сразу поразив главаря и ещё двенадцать испанцев. Остальные бандиты, испугавшись, бросились со всех ног к своим лошадям, которых держали для них их товарищи в двухстах шагах от места происшествия. Я приказал преследовать их. Испанцы пытались сесть в седло и ускакать, но горстка храбрецов — пехотинцы и шесть моих жандармов, к которым присоединился и мой слуга Вуарлан, — напали на бегущих в беспорядке испанцев. Мы убили тридцать человек и захватили пятьдесят лошадей, которых тем же вечером продали в Дуэньясе, куда я привёл своё маленькое войско, после того как мы перевязали своих раненых. Раненых было двое, и они были только слегка задеты.
Офицер и солдаты Молодой гвардии проявили большое мужество в этом сражении, которое из-за неравной численности могло бы стать для нас роковым, если бы у меня были только новобранцы. Тем более что я был так слаб, что не мог сам участвовать в атаке. Перенесённое волнение усилило мою лихорадку. Мне пришлось заночевать в Дуэньясе. На следующий день комендант города, узнав о происшествии, выделил целую роту для охраны злополучного фургона по пути до Вальядолида. С этим эскортом отправился и я. Моя лошадь шла шагом, я едва держался в седле, и галопа просто бы не перенёс.