Мемуары госпожи Ремюза

Кажется, что в тот момент, когда открылся английский парламент, император еще надеялся на несогласие между английским правительством и народом. Дебаты были довольно оживленные, и оппозиция, по своему обыкновению, гремела. Император помогал ей всеми силами, в «Мониторе» печатали громоподобные статьи. Некоторым английским журналистам платили деньги, и с их помощью над ежись вызвать беспорядки. Английский кабинет, в сущности, шел по пути, который был хоть и трудным, но почетным для страны, и одерживал верх. При каждой новой подаче голосов император испытывал новый прилив гнева и признавался, что ничего не понимает в этой форме правления, «казалось бы, либеральной, но где голос народа не имеет никогда никакого значения». Иногда Бонапарт с какой-то парадоксальной смелостью замечал: «Во Франции, в сущности, гораздо больше свободы, чем в Англии, так как для народа всего ужаснее иметь право высказывать свое мнение, которое никто не слушает. В конце концов, это только оскорбительная комедия, подделка под свободу. Что касается меня, то не может быть, чтобы от меня скрывали положение Франции, я сам знаю все, я получаю точные донесения, и я не так безрассуден, чтобы делать то, что шло бы вразрез с интересами или характером французов. Все сведения доходят до меня как до общего центра. Я поступаю согласно этим сведениям, между тем как у наших соседей не отказываются поддерживать олигархию какой бы то ни было ценой. А в нынешнем веке люди предпочитают скорее повиноваться человеку искусному, с абсолютной властью, чем унизительной силе всюду выродившейся аристократии».

В начале февраля отпраздновали свадьбу мадемуазель Таше, креолки, родственницы госпожи Бонапарт. Ее сделали принцессой, и голландская королева выдала ее замуж. Семья ее мужа (герцога Аренберга) была преисполнена радости и выказывала замечательную угодливость, надеясь на большое возвышение. Развод совершенно разочаровал семью, и родственники поссорились с молодой принцессой.

В то время в Париже находился граф Румянцев, министр иностранных дел России. Это был человек с умом и душой; он явился в Париж, восхищенный императором и воодушевленный искренним энтузиазмом своего молодого государя. Но он умел владеть собой и стал внимательно наблюдать за императором, заметив, в каком стесненном положении находятся парижане, принимая славу, но не приписывая ее себе. Граф был поражен некоторыми противоречиями и составил себе об императоре довольно невысокое мнение, которое впоследствии могло, конечно, повлиять и на царя. Император спросил его:

– Как вы находите мой способ управления Францией?

– Слишком строгим, ваше величество, – ответил Румянцев.

Бонапарт назначил генерал-губернатором по ту сторону Альп князя Боргезе, который был послан в Турин со своей женой. Князь вынужден был продать императору все лучшие статуи виллы Боргезе, которыми украсили наш Музей. В то время это была восхитительная коллекция всех лучших произведений искусства в Европе, собранных с такой заботливостью и выставленных с таким изяществом в Лувре. Подобного рода победой Бонапарт очень хорошо умел действовать на тщеславие и вкус французов.

Комиссия, во главе которой стоял Бугенвилль, сделала на заседании Государственного совета доклад об успехах в науке, литературе и искусствах с 1789 года. Выслушав доклад, император ответил следующим образом:

«Я желал выслушать вас по поводу успехов человеческого ума в эти последние годы, так как мне хотелось, чтобы сказанное вами было услышано всеми народами и заставило замолчать хулителей нашего века, которые стремятся задержать развитие человеческого ума, желая совершенно подавить его. Мне хотелось знать, что нужно сделать, чтобы поощрить ваши труды, так как я не могу иначе содействовать их успеху. Благо моих подданных и слава моего трона одинаково заинтересованы в процветании наук. Мой министр внутренних дел сделает мне доклад обо всех ваших нуждах; вы всегда можете рассчитывать на мое покровительство».

Таким образом, император занимался всем в одно и то же время и искусно соединил все человеческие успехи с блеском и славой своего царствования.