Мерикратор

Я продолжил со злым напором:

– Знаю, все вы сейчас видите перед собой доктора наук по философии, что ни ухом, ни рылом в управлении. Во многом вы правы, мне хоть и приходилось управлять людьми, но то была профессура, доктора наук, умнейшие люди, а президенту придется иметь дело ещё и с самыми тупыми, но на это есть вы, дорогие коллеги, у вас ценнейший и незаменимейший опыт работы с электоратом! И мы справимся, только придется начать прямо сейчас.

Палаш всё ещё поглядывает на меня с подозрением, но, думаю, я пробил брешь в его броне словами о демократии, которую попросим заткнуться, да и Колокольцев помалкивает пока, силовики явно не ждали такого от профессора и доктора наук. Остальные просто смотрят кто с опаской, кто с ожиданием, а кто-то и с веселым интересом, как на человека нечаянно шагнувшего в отделение женской бани.

Я продолжил зло:

– В правительстве как понимаю, лучшие из лучших по интеллекту? Тогда давайте отбросим шелуху и сразу к делу. Снаппер перекроил мир, нужно спасать цивилизацию.

Малыгин, провожая меня к моему креслу во главе стола, шепнул:

– Собраны все, кто сегодня в Москве. Часть на Дальнем Востоке, на стройках, кто-то за рубежом. Никто не ожидал, что президент, всегда такой крепкий, вдруг от какого-то инсульта…

Я кивком поприветствовал зампреда Госдумы Василису Степановну Омельченко, она пережила трех президентов, знает всё и вся. Она сказала тихонько вроде бы дружески, но слишком уж покровительственно:

– Поздравляю, господин президент!.. Новое время, новые люди. Буду рада ввести вас в курс дела и помочь на первых порах.

– Буду крайне признателен, – ответил я дипломатично, – для меня всё это очень уж неожиданно, не хотелось бы наломать дров.

Она сказала бодро:

– Я здесь тридцать два года, всё и всех знаю!.. Обращайтесь. Да ладно, вы человек крайне интеллигентный и щепетильный, без острой нужды не обратитесь, так что сама буду вламываться к вам, как только замечу, что кто-то где-то мирно жить не хочет!

Я поморщился, никогда не любил фамильярности. Амикошонство у трансгуманистов не в чести, мы не такие уж и демократы, если честно, но Малыгин прав, я многое не знаю и по незнанию могу наломать дров, так что нужно прислушиваться к этой располневшей пани. Но остерегаться, чтобы не подмяла, она из тех, кто привык доминировать в любом стаде и даже в любой стае.

Я постучал карандашом по столу, хотя и все и так смотрят на меня, сказал деловым тоном:

– Брифинг на тему, где у нас тонко, где уже рвется.

Министр юстиции, Григорий Чувырлов, я его едва вспомнил по парочке снимков, мелькнувших в прессе, сказал бесцветным голосом:

– Первое что нужно сделать, это нацелить группу юристов, чтобы выстроить кордон вокруг вас, господин президент, против сексуальных домогательств!

Я буркнул:

– Да пусть домогаются. У нас и женщин-то в правительстве практически нет.

За столом заулыбались, Чувырлов нахмурился, уточнил:

– С вашей стороны домогательств!

– Не собираюсь, – огрызнулся я. – Не до того, знаете ли. И раньше как-то не весьма. Хоть и не красавец, но женщины меня ещё как замечали.

Он заулыбался, за столом прокатилась волна улыбок, где-то понимающих, чаще снисходительных, вот же лапотник, Чувырлов объяснил снисходительно:

– Приготовьтесь, что знакомые вам со студенческой скамьи, а то и со школьной, выступят с заявлениями о харассменте с вашей стороны. Кого-то в детстве по жопе хлопнули, кого-то за сиськи взяли, и то и просто посмотрели оценивающе… Это уже как минимум моральный ущерб и глыбокая рана женской чести и достоинству.

Я посмотрел исподлобья, все тут смотрят абсолютно серьёзно, я ощутил неприятный холодок в груди. Ну да, другим же предъявляют, а я не Берлускони, что похохатывал и всё подтверждал.

– Отбивайтесь, – сказал я несчастным голосом. – Не до того мне, чтобы по судам ходить и как Билл Клинтон выкладывать на судейский стол пенис для сверки свидетельских показаний. Да ещё в такое турбулентное время.

Он сказал с лицемерным сочувствием:

– У нас демократия, господин президент, а не проклятая диктатура! По закону будете выкладывать на стол и судье, и прокурору, и коллегии адвокатов.

Палаш сказал задумчиво, но я уловил глубоко зарытый сарказм:

– А не провернуть ли нам диктатуру? Назовём её демократией с человеческим лицом. Народ примет охотно. Собственно, народа почти не осталось, а интеллектуалам эта разнузданная демократия уже в печенках и ниже. А интеллигенты от нее давно зажимают нос и вытирают подошвы.

– Надо подумать, – пообещал я. – Чего не сделаешь, чтобы не выкладывать пенис перед судебными заседателями.

Чувырлов сказал деловито:

– Думайте быстрее, господин президент! Газетчики уже ринулись копать ваше прошлое. Всё перероют. Даже про девочку Машу, что вам с двумя вашими приятелями червяков для рыбалки копала.

Я посмотрел зло, сам же когда-то рассказал, а теперь ходи и оглядывайся.

– Мы были детьми, – сказал я. – Ладно, что-то мы не то обсуждаем! Что у нас с обстановкой на границах?

Палаш сказал хмуро: