Мэрилин Монро

Что же до самого фильма, то в нем совершенно очевидны попытки режиссера Генри Хэтауэя сделать главным героем фильма Ниагарский водопад. По крайней мере вторым главным героем после Мэрилин. Это стремление отразилось и в рекламе фильма, где Мэрилин изображалась, как на старинных открытках, в виде Девы водопада: струи воды переливаются через ее соблазнительное тело и рушатся вниз. Почти для всех событий фильма звуковым фоном служит шум, рев, грохот Ниагары. Режиссер все время наводит нас на мысль, что Природа (природа человека в особенности) не признает никаких пределов, возведенных на ее пути человеком. Встанешь — сломает, снесет, сметет, словно волны потерявший управление катер в конце фильма. В рекламе так без обиняков и утверждается: «Мэрилин Монро и Ниагара — неистовый чувственный поток, который даже природа не в состоянии сдержать!» Попытки сопоставить Природу и природу человека здесь столь же очевидны, сколь и беспомощны. Очевидны прежде всего импульсами новой концепции Человека и его чувственного мира, одолевающей пуританскую догму фальшивой благопристойности маккартистского толка. Беспомощны полным отсутствием у Хэтауэя монтажного мышления, здесь абсолютно необходимого, чутья на метафору, на характерную деталь — всего, что присуще подлинным художникам. Кроме невыразительно снятых эпизодов на туристических площадках, окруженных потоками ревущей воды, Хэтауэй ровным счетом ничего не предложил, чтобы подтвердить как собственные претензии на выражение общественных импульсов, так и энергичную рекламу своего фильма.

Но самое слабое место фильма — сюжет. Криминальная драма, основанная, если верить рекламе, прямо-таки на «половодье чувств», крутится вокруг мелодраматически составленного «треугольника»: молодая женщина, неудовлетворенная своим мужем, раненным на войне, уговаривает любовника избавиться от него, но результат оказывается противоположным, и, убив любовника, ветеран войны в порыве мести и отчаяния убивает и жену; затем, стараясь скрыться, похищает катер и гибнет в водной лавине Ниагары, перед тем спасая девушку, случайно оказавшуюся его пленницей. К сожалению, надрывная энергия сюжета его пересказом и исчерпывается. Само действие развивается медленно и вяло. Все ключевые обстоятельства сюжета либо проговариваются, либо опущены, либо сняты предельно плоско и невыразительно. О причинах охлаждения между супругами можно только догадываться из весьма туманного закадрового текста на первых же кадрах фильма: одинокая человеческая фигура бредет по набережной реки Ниагары. Нам говорится о том, как подавляет человека и его чувства сила Природы, неудержимая мощь водопада. Следует ли это понимать в более широком смысле либо просто как объяснение обыкновенной семейной истории, каких миллионы? Выигрышная в сотнях других фильмов, сцена смертельной драки между мужчинами здесь остается за кадром — итог ее мы выясняем вместе с героиней, которая в морге падает в обморок, когда видит, что убит совсем не тот. Эпизод преследования и убийства героини настолько длинен и невыразителен, даже бесстрастен, что смерть ее похожа скорее на чисто сценический эффект, чем собственно на убийство. Особенно удручает бесстрастность. Если что и тяготит здесь злополучного супруга, так это необходимость побыстрее выполнить задуманное и скрыться с глаз долой. Ни мести, ни отчаяния нет и следа на спокойном лице Джозефа Коттена, исполнявшего роль Джорджа Лумиса, ветерана войны, имевшего когда-то несчастье жениться на красавице Роуз.

А что же сама Роуз в исполнении Мэрилин? Я не могу ответить на этот вопрос прямо — Мэрилин играет так-то и так-то и производит такое-то и такое-то впечатление. Дело в том, что любое присутствие Мэрилин на экране настолько своеобразно, а фильмы, в которых она участвовала, настолько посредственны (за редким исключением), что приходится только догадываться, а то и «вычислять», каким было воздействие их на зрителей. Так же как трудно сегодня понять, в чем же для русских читателей начала века заключилась «аморальность» знаменитого в ту пору романа Арцыбашева «Санин», так и совершенно непостижимо, где именно в «Ниагаре» американские критики и зрители пятидесятых годов разглядели (или почувствовали?) «неодолимое плотское влечение», «неистовый чувственный поток» и проч. и проч.